Синий тарантул - [18]

— Пусть себе. Лучше, чем голубей гонять. 

С годами память Юры и его способность подмечать детали развились чрезвычайно. Бледный подросток с тонкими, острыми чертами лица, серией точных логических умозаключений, исходя лишь из незаметных для обычного глаза мелочей, находил у людей такое, что отец называл его Пинкертоном. В совершенном восхищении сыном он рассказывал, как Юра «разоблачил», одного его знакомого:

— «Папа, — как-то заявляет мне Юра, ему тогда пятнадцатый год шёл, — Игорь Петрович, который был у нас вчера, играет на скрипке, и он левша.

— Откуда ты знаешь? — спрашиваю.

— Очень просто, папа. То, что он левша, сразу видно: спички зажигает левой, газету листает левой, по ступенькам ходит, сильнее отталкиваясь правой ногой. Так все левши делают.

— А почему он скрипач?

— А это узнать ещё легче. У него под подбородком шея сильно натёрта. Это оттого, что он этим местом скрипку держит. Кончики же пальцев у него в мозоликах: он пальцами струны прижимает.

— И понимаете, — восторгался Чернов-отец, снимая пенсне и мигая тёмно-голубыми глазами, — ведь Игорь-то и вправду скрипач! И вправду левша!»

Постепенно желание посетить страны, о которых Юра мечтал с детства, стало болезненным, граничащим с навязчивой идеей.

Вместе с тем Юра столкнулся с проблемой денег. Теперь в детективных романах его привлекали истории головокружительных обогащений, приключения неуловимых гангстеров, жаждущих золота. Все устремления его ещё не сформировавшейся натуры, испорченной безразличием родителей к его интересам и чтению, направились к стяжательству. Деньги стали двигателем его будущих планов, целью жизни.

Он подсчитал, что если иметь на срочном сберегательном вкладе 120 тысяч рублей, то можно ежемесячно получать 500 рублей процентов. Уже с 15 лет Юра начал копить, не брезгая ничем для умножения своего капитала. Он откладывал деньги, которые отец и мать давали ему на кино или театр, спекулировал тетрадями, покупал дефицитные товары, сбывая их затем втридорога. Он уговорил отца выплачивать ему жалование за хорошее ученье, а втайне от отца упросил мать давать ему ежемесячно 50 рублей — «на поездку в Крым»» Юра не стал комсомольцем, но ни отец, ни мать не укоряли его в этом. «Юра совсем взрослый, — говорили они. — Он знает, что делает».

Шли годы, сбережения его всё возрастали. Подавляя свои юношеские желания, Юра закалял и без того сильный характер. К началу войны он скопил почти пять тысяч рублей. Но росли и планы Юрия, он мечтал уже о 1 500 рублях процентов. В 17 лет он знал назубок цену билетов для проезда между городами СССР, между столицами Европы и всего мира, знал стоимость плавания на океанских лайнерах между портами 50 стран. И международная единица расчётов — доллар, с эквивалентом в 88 сотых грамма золота — всё более захватывала воображение Юры Чернова. Вытянувшийся, худой, неразговорчивый юноша, непременный участник всех воскресников и отличник ученья, был уже человеком без души. В его голове вращались только шестерни и рычаги счётной денежной машины.

В войну Чернова призвали и вскоре направили в тыловой штаб: Юрий умел молчать, и душа его оставалась неизвестной окружающим. Он продолжал спекулировать, но уже прячась за чужой спиной. После армии Чернов закончил финансово-экономический институт. Все годы внешняя сторона его жизни была безупречной. Этот сухой человек хорошо учился и работал, был активистом- общественником. И Чернова как талантливого статистика направили в министерство, где он быстро поднялся до главного управления. В 32 года его перевели в совершенно секретное учреждение — Главуран.

Студентом в декабре 1947 года Чернов пережил страшный для него удар: денежная реформа превратила его многолетние сбережения в 11 400 рублей!

Скрыв, озлобление, он продолжал копить, всё так же урезывая себя во всём. С бессильной завистью читал он о странах, где строят самые высокие небоскрёбы, где газеты выходят на десятках страниц с многокрасочными иллюстрациями, где деньги приносят почёт и власть. Но лишь в редких случаях, под влиянием винных паров, которых Чернов справедливо опасался, он высказывал свои взгляды.

Рано женившись, Чернов выжил из дому жену, за то что она осуждала его мечту о богатстве. Год из года он становился всё более замкнутым и необщительным. Сослуживцы объясняли это желанием уберечь тайны атомной металлургии, проходившие через его память, а также личной трагедией. Однако острый ум, сдержанность, молчаливость и быстрота, с которой Чернов овладевал самыми сложными разделами статистики, двигали его вперёд. Уже через два года его работы в Главуране Пургин считал его одним из трёх своих возможных заместителей.

Жил Чернов одиноко, редко выходил из дому, завтракал и ужинал у своей дальней родственницы — пожилой женщины, жившей в одном с ним доме. Вечерами Чернов обычно сидел на балконе в удобном бамбуковом кресле. По привычке тренируя свою память, он шёпотом перебирал цифры, имена людей, всё виденное, слышанное и замеченное им за день.

— Пургин, Аркадий Аркадьевич, — вполголоса говорил он, — среднего роста, признаки начинающейся астмы, глаза серо-голубые, брови короткие, нос прямой.