Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса - [127]

Когда он поднялся в погреб, была поздняя ночь. Лусинда уже легла, но не спала и услышала его шаги. Тогда она сняла рубашку и спрятала ее под подушкой. Она знала, что ему нравится ощущать ее кожу сразу, едва он ложится в постель; ощущать ее свежей и чистой, словно вода. Она приготовилась к встрече. Лусинда тщательно следила за чистотой своего тела, думая об этих начальных минутах ночных визитов.

За почти десять лет, прошедших с тех пор, как она вошла в жизнь маркиза, она превратилась в зрелую женщину. Становилось заметно, как год за годом, месяц за месяцем у нее округляются формы, становясь все более мягкими, и при этом жир распределяется по телу легко предсказуемым образом. Антонио нравились эти изменения. А Лусинде нравилось постепенное привыкание ее возлюбленного к ее новой фигуре. Ей доставляло удовольствие размышлять о преимуществах любовника в годах, исполненного терпимости к тем тайным недостаткам, которые более молодые мужчины вряд ли принимали бы так спокойно. Почему время так меняет нас? Ее предплечья стали теперь мягкими и дряблыми, белыми, как нутряной жир, а когда-то они были гладкими, будто из слоновой кости; ее лобок был продолжением мягкого склона, спускавшегося от пупка нежным каскадом, а ведь раньше он представлял собой выступ, почти отвесно поднимавшийся кверху и доставлявший ему острое наслаждение в ритмичных движениях, что предписывает нам занятие любовью. Но, похоже, эти перемены не мешали получать удовольствие Антонио, который приходил, ложился рядом с ней и ласкал ее тело своими пухлыми, не слишком изящными руками разбогатевшего крестьянина — такими могли быть руки ее отца, — расхваливая при этом каждый уголочек ее тела, поглаживая ее и осыпая нежными словами.

Она знала, что в этом ее судьба: всегда ждать его. И принимала с радостью. Ей было известно, что на протяжении всех этих лет ее присутствие в Рибадео дало немало поводов для пересудов, но никто никогда не видел, чтобы маркиз входил в ее дом или выходил из него. Все это были чистые домыслы, вздорные догадки, ничем не подтвержденные; она с самого начала понимала, что именно такой и будет эта греховная связь.

Склад, который соорудил для нее Антонио, дабы она могла разместить там все, от тканей до ликеров, от инструментов до корабельной оснастки, снабжался со складов самого Ибаньеса, хотя она и старалась вести тщательный учет всем счетам, чтобы потом никто ничего такого не сказал. Но она знала, что потом, в любую из последующих ночей, он придет к ней с полученными деньгами, чтобы вернуть их ей целиком; таким образом, постепенно у нее стал накапливаться значительный капитал, который она сумела разместить подальше от глаз своего ближайшего окружения. Всему этому научил ее он. Она же была всего-навсего податливой и способной ученицей.

Да, пищи для пересудов было достаточно. Пока Антонио, этот мужчина весьма преклонного возраста, раздевался, чтобы лечь рядом с нею, она думала о своих родных, которые постепенно перебрались из Оскоса, чтобы работать на ее складе. Она знала, что не может сказать, что игра стоила свеч, потому что не было никакой игры. Она с самого начала полюбила этого мужчину. Она знала об этом с тех самых пор, как впервые увидела его в доме его двоюродного брата Шосефа, там, в Феррейреле, когда по указанию хозяина легла на ложе того, кого накануне чуть было не подвергли линчеванию. Возможно, Шосеф безотчетно способствовал изменению привычного течения двух жизней. В тот момент, когда Лусинда пришла к этому заключению, Антонио лег в постель и обнял ее.

Они предались любви поспешно и коротко, к чему она давно уже привыкла; а потом стали беседовать, подводя итог всему сделанному прежде, чем отойти ко сну. Эта беседа, которой они предавались на протяжении довольно долгого времени, и заставляла их пробуждаться довольно поздно; добавьте к этому и поздний час ее начала, и часы, проведенные в башенке, и время, посвященное разглядыванию судового журнала капитана Пидре, — вот поэтому его не слишком рано разбудили крики некоего глашатая, который бежал от Кастрополя, оповещая на улице всех, кто хотел его слышать, и даже тех, кто предпочел бы его не заметить, ибо такова была мощь его голоса: у нас, дескать, новый король.

— У нас французский король, у нас французский король!

Ибаньес открыл глаза, удостоверился в том, что сквозь щель между ставнями пробивается яркий свет, и посмотрел на стоявшие на комоде часы, но так и не смог разглядеть, который час. Тогда он не спеша встал. Новость не была неожиданной, о такой возможности говорили уже давно, и Бернардо Фелипе после мятежа в Аранхуэсе[127] выражался достаточно ясно, чтобы теперь это известие не застало его врасплох. Однако оно произвело на него сильное впечатление. Французский король. Новость не удивила его, это так, однако сама идея отнюдь не вдохновляла. Вряд ли Саргаделос будет производить боеприпасы для французского короля. Он был верен своему королю. Но кто теперь король и где он? Действительно ли Жозеф Бонапарт — король Испании? Ибаньес не торопясь оделся и спустился в погреб, чтобы оттуда проникнуть в подземный ход. Там его уже ждала Лусинда, чтобы проводить. Они поцеловались, он открыл люк и отправился в недолгий путь, что приведет его во дворец.