Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса - [112]
С началом августа дом в Рибадео вновь наполнился людьми. Вернулась Шосефа с детьми, и все стало приобретать прежний обычный вид, который теперь начинал раздражать его. Следовало бы ускорить работы по восстановлению дворца в Саргаделосе, чтобы Шосефа с мальчиками могла вернуться туда. Но вслед за этой мыслью тут же следовали горькие упреки в собственный адрес. Шосефа была его супругой, матерью его детей, и он перед Богом поклялся любить и защищать ее, уважать и достойно обращаться, пока смерть не разлучит их. Он был намерен выполнять обещанное. Кроме того, она была хорошей матерью и прекрасной женой, скучной и спокойной, не способной мечтать ни о чем, что не входило в ее обязанности хозяйки дома, совершенно чуждой интересам своего мужа, этого холодного, надменного существа.
Раскаявшись в своих мыслях, Антонио Ибаньес решил сообщить супруге, в виде первой попытки избавиться от чувства вины, о существовании тайных помещений в подземном переходе, который он приказал соорудить во время ее отсутствия, поскольку он хранил в них ценные вещи и сундуки с имуществом и еще многое собирался спрятать там; но при этом он предупредил ее, чтобы она не спускалась в подземелье, разве что в самом крайнем случае, как тот, что им довелось пережить в Саргаделосе. Судя по всему, Шосефа поняла его правильно и пообещала так и поступать. «Муж у меня просто святой», — подумала она.
Приезд жены повлек за собой появление в доме жен идальго и тайных любовниц некоторых наиболее важных священников округи, которые приходили выразить свое соболезнование. Прежде они не решались сделать это из страха перед нелюдимым видом господина Саргаделоса. Кое-кто из дам были женами тех, кто строил козни против маркиза, и теперь, подавленные стремительным развитием судебного процесса, они сочли нужным открыто заявить о своей преданности, сделав это в тот момент, когда все уже предвещало, что Ибаньес выйдет из игры с наименьшими потерями. Он снова становился победителем.
Тем не менее что-то предупреждало его, что не следует быть слишком доверчивым. Да, он был могущественным и будет еще более сильным, его предвидения сбывались, но он начинал ощущать себя одиноким и, что было еще хуже, желал быть одиноким в этом племенном сообществе, в котором отдельный человек никогда не должен излучать свой собственный, неповторимый свет; он жаждал жить в стороне от своего племени, бродя по миру с упорством одинокого волка и при этом стремясь оставаться предводителем стаи, которую он будет навещать лишь для того, чтобы оплодотворить самку либо для удовлетворения своих желаний, любых желаний.
Он был одинок, он чувствовал это, но и желал этого. И это его настораживало. Мир еще предстояло завоевывать, еще многое предстояло сделать, прежде чем под даться разочарованию и бездеятельности. Ему следовало бороться гораздо напряженнее, чем всем остальным людям, если он хотел видеть все свои планы воплощенными в жизнь. Но он всегда будет стоять на страже своего одиночества, того понятия свободы, которому он научился у своих родственников-часовщиков, хозяев своего времени, владельцев земель и любителей слов.
Он был одинок, и ему необыкновенно нравился его собственный образ, который поддерживали супруга, сыновья и даже Лусинда; этот образ зиждился на его огромной экономической мощи, подкреплялся густой сетью друзей и влиятельных знакомств и находился под неустанным наблюдением враждебных сил — сил старого режима и клира, благословлявшего этот режим на его предсмертные, самые чудовищные дела. Весна была нескончаемо длинной, бурной и богатой на грозы. Лето прошло. Оно оказалось недолгим. Теперь оставалось только ждать осени. Спокойно ждать.
Глава четвертая
Церковь Сан-Педро-де-Кангас-де-Фос стоит на небольшом высоком мысе, выступающем в море и закрывающем маленькие островки, расположенные к востоку от него. Мыс сориентирован таким образом, что пляж, песчаный берег, узкий и уютный, защищен от преобладающих там ветров, которые приносят с собой непогоду, называемую галерна[102], которая обычно приходит с запада, хотя ее могут принести и ветры других направлений. Островков с пляжа не видно.
Церковь стоит у самого обрыва, и прямо перед входом растет шелковица, старая и необыкновенных размеров: у нее огромный, толстый ствол и необычайно развесистая крона. Напротив церкви, на небольшом расстоянии от нее, находится дом священника. В южной части здания, откуда открывается вид на раскинувшуюся вдали долину Феррейра-де-Валадоуро, расположена зала, в которой только что обильно, по своей всегдашней привычке, отобедали священники из округи.
Дон Роке Виньяс, настоятель прихода, только что встал, чтобы вновь опуститься на одну из каменных скамеек у окна, сквозь которое проникает заполняющий помещение свет. Он сделал это под тем предлогом, чтобы открыть стоящий на другой скамье ящик, в котором он хранит одно из своих сокровищ: он прячет там несколько дюжин шелковичных червей, питающихся листьями шелковицы, разведение шелкопряда составляет одно из главных пристрастий его жизни. Никому не известно, откуда он каждый год берет новых червей и что делает с золотистыми шелковичными коконами, в которые они заворачиваются, после того как насекомые покидают их, преобразовавшись в недолговечных бабочек, почти не умеющих летать и не отличающихся особой красотой. Некоторые говорят, что у дона Роке шелковые простыни, но никто никогда их не видел.
