Синий город на Садовой - [52]

– Тебе зачем… – Федя отодвинулся к стене. А в голове толклось: "Степка… Степка…"

– Слышь, кореш, ты чего… – Парень ласково выдал словечко вроде "выпендриваешься", только покрепче. – Ты уясни: тута ведь не на воле, свои законы. С соседями надо жить задушевно, а то разотрут на повидло. Понял?..

Федя "понял", что парень не отстанет. Плотнее прижался к стене. «Степка… хоть бы доехал…»

– Ну дак звать-то как? – Парень дыхнул новой порцией гнили. – Меня, значит, Дрюня. Фомков по фамилии. Ну? – Он протянул немытую ладонь.

– Фома? – вырвалось у Феди.

– Ты чё? – Глазки у парня дернулись. – Слыхал разве?

Злость опять горячо толкнула Федю.

– Подсадная утка!.. Читал про таких. Значит, э т и тебя нарочно сюда сунули? Чтобы… расколоть меня, да?

Фома посидел секунду неподвижно. Потом хлопнул тубами, зацепил скрюченными пальцами ворот, рванул майку чуть не до пупа. Заверещал:

– Па-адла! Ты чё-о-о! Ты спроси хоть кого! Фома когда стучал на своих?! Спроси, фраер? А?! Ты за кого меня держишь, сявка! Убью!

Федя вдавился в штукатурку до боли в плече. Он понимал, что Фома психует "по сценарию", но все равно было жутко. Фома надвигался. Федя вскинул на нары ноги, сжался в комок… Фома вдруг замолчал. Решил, видать, что мальчик "спёкся". Выпрямился, ухмыльнулся:

– Ладно, не трепыхайся, не трону. Только давай колись, пацан, по-быстрому, мне тута сидеть с тобой некогда, делов на воле под завязку. – Он чиркнул пальцем по тощему горлу. – Ну? Имя, фамилия, местожительство…

Глядя на Фому из-за ободранного колена, Федя сказал через силу:

– А еще что? Национальность, партийность? Образование?

– А-а-а… – заверещал опять Фома, но будто спохватился. Сделался укоризненно-ласковым: – Ай, мальчик, не уважаешь ты старших. Придется наказать… – Он сдернул с ноги растоптанный полуботинок, вытер подошву о штаны. – Ну-ка сними трусики. Будем чик-чик…

"Помогите!" – хотел крикнуть Федя. Но в горле – словно песок. Да и кто поможет? Э т и? Только обрадуются.,.

– Уйди, свинья… – сказал Федя отчаянным шепотом. И крупно задрожал от стыда и отвращения.

Фома аккуратно поставил башмак на доски. Осклабился, гнусно заблестел глазками.

– Уй, какая трепыхалистая .рыбка… Люблю таких. Дай-ка я тебя потрогаю… – Он зачем-то подышал на грязные ладони, вытер их о засаленную майку, потянулся к Феде… Федя стремительно выбросил вперед ноги – чтобы ударить, отшвырнуть гада! Ноги беспомощно ушли в пустоту. Ловко увернувшийся Фома надвинулся вплотную – потным телом, запахом, тяжестью.

– Тихо, тихо, рыбонька… – Он сжал правую Федину руку.

И тогда левой рукой Федя рванул из-под майки баллончик. И шипучей струей – прямо в рожу…

– А-а-а!.. Кха-кха! А-а-а-а! – Фома, хватаясь за голову, за горло, покатился по полу. Сразу же загремела дверь. И теперь Федя – словно опять же не Федя, а кто-то другой, стремительный, знающий, что делать, – метнулся к двери, вжался в косяк. И когда железная створка начала отодвигаться, он рванулся в просвет! Кажется, сшиб с ног старшину Сутулова, промчался по коридору, коленями и животом ударил низкую дверцу барьера, проскочил мимо остолбеневшего Щагова. На солнце, на свободу!

Защита

В беглеце просыпается звериный инстинкт, чутье жертвы, которая спасается от хищников. Отдавшись этому чутью, Федя кинулся не по улице, а вдоль боковой стены особняка, мимо гаражей, потом – через низкую изгородь, сквозь кусты заросшего садика. Снова изгородь. За ней, между заборов, – глухой, в сорняках по пояс проход. Цапнула за ноги кусачая трава. Тут, казалось, до стихов ли, но запрыгало в голове в такт бегу: "Мир являл свой неласковый норов… – И едва выходили за двери мы… – Жгла крапива у старых заборов…"

Не останавливаясь, Федя кинул за забор баллончик.

Проход вывел к речному обрыву. Вон и беседка. От нее по Беседочному переулку, по Песчаной, а там и улица Декабристов!… Но у беседки по-прежнему толпились ребята. Те самые или другие – поди разберись!.. Федя рванул в другую сторону. Все труднее было бежать, кололо в боках. Может, спуститься по откосу, отсидеться в репейниках? Но сколько сидеть, мучиться неизвестностью про Степку?

Слева – откосы и Ковжа, справа – забор с проволокой наверху, владения частников. Значит – вперед… А впереди.. Совсем рядом, на береговой лужайке, красные кирпичи и литое кружево ограды!.. До ворот далеко, проще прямо через решетку. Тем более, что с той стороны штабель досок…

Федя скатился со штабеля на двор и встал, дыша тяжело, со всхлипами. И увидел… человека в черной рясе с желтым блестящим крестом на груди. Со знакомой бородкой и очками!

– Дядя Женя… – Федя прислонился к доскам. – Отец Евгений…

– Федя! Ты откуда свалился? С тобой – что?

– Я… из милиции… – выдохнул он. И заплакал.

Отец Евгений подошел стремительно, легко. Обнял Федю за плечо широким взмахом (просторный рукав – как крыло). Повел его, плачущего и послушного, к церковному крыльцу.

– Что случилось-то?

– Я снимал Степку. На берегу… А там интернатские ребята… Одного воспитательница прямо по лицу, со всего маху… Я полез заступаться, а тут милиционер… Ее знакомый… И меня… туда… – Вздрагивая, давясь слезами, Федя рассказал и про Фому. И про баллон с карбозолью…