Синие дожди - [31]

Г р у н я. Павел Гаврилович мужик домовитый, хозяйственный. (Придвинулась.) Как живете-то?

П о л и н а. Хорошо.

Г р у н я. С ним жить можно. Но вообще-то нынешние мужики — люди никудышные. В корне испорченные люди.

П о л и н а. Неужели?

Г р у н я. Взять, к примеру, моего. Вернулся он с фронта — пиры да гулянки. Холостой, правда, еще был. И до того избаловался, что в каждом хуторе по бабе имел.

К у з ь м а. Груня, ты там что-то про меня?

Г р у н я. Да что ты, Кузя… Я Полине Александровне рассказываю, как на ягодное место попасть. Сначала, значит, просекой, а потом через жердочки… И до того-то обтрепался, ну истинно шпана шпаной стал! Вот в таком-то образе и подкатился ко мне. Люблю, говорит! Я поглядела на него, подумала. Мое положенье вдовье. Где лучше-то взять? Дай, думаю, рискну. Я баба рисковая! Выгнать-то завсегда успею!.. И столько там ягод, Полина Александровна, что хоть лопатой греби!.. Принарядила я его, подкормила. Живем — ничего. А потом — батюшки свет! Приходит мой матаня чище прежнего. Весь в грязи, на лице борозды, будто под культиватором лежал. Я в слезы. И совсем уж его турнуть хотела, да подумала: неужто я, здоровая баба, с ним совладать не сумею? Всю-то ночку возле него просидела и составила вроде плана… пятилетнего, чтоб его в человеческий вид привести!

П о л и н а. Ну и как?

Г р у н я. С перевыполнением идет! Повела я его к Юльке-фельдшерице, и она — по моему наущению — признала у него туберкулез. Батюшки свет! Как перепугался-то он! И в самом деле запокашливал!.. А ягод там, Полина Александровна, до самого снегу не вынести!.. Но это еще не все. Главное — уберечь от компании. Почему я к вам с ним часто хожу? Вы, может, и не рады. Потому что вы ничего такого не позволите. У вас и разговор умный, всегда что-нибудь новое узнаешь. А вот когда вы в отпуске были, повела я его к этому… по химии-то.

П о л и н а. К Андрею Ефимовичу.

Г р у н я. Вот, вот. Ну и химик! Бац литруху самогонки на стол! И меня-то, дуру, напоили. Песни пели, так весело было! И я еще за бутылкой сбегала! (Осеклась.) Оно ведь иногда и выпить не грех. В меру, конечно. Ну, а Кузе лишнее…

П о л и н а. А он-то сам про этот пятилетний план знает?

Г р у н я. Ни-ни! Вы, часом, не проговоритесь!

К у з ь м а (грозно). Груня! Я ведь слышу!

С е в а с т ь я н о в. Утки!

К у з ь м а. Где?

С е в а с т ь я н о в. У речки сели, вон. Кустами, кустами.

Кузьма и Севастьянов убегают.

Г р у н я. Вот, вот. Побегай-ка, спать будешь крепче. Для чего, думаете, я ему ружье-то купила?

П о л и н а. Охотиться.

Г р у н я. Неужто он охотник?.. Чтоб по воскресеньям дома не сидел да пьяных дружков не видел. Умается, сердечный, в лесу-то, ну и опять неделю работает. Даже на баб чужих перестал заглядываться. Вот оно, ружье-то!

П о л и н а. Груня… но что дает тебе силу вот так… перевоспитывать его? Любишь ты его?

Г р у н я. Как сказать?.. Вот она, палочка-то. Не нужна вроде, да? А обстругай-ка ты ее да узоры сделай — она и дорога будет. Верно? Бросить-то человека легко. Многие так и делают. Чуть что не понравится — и фырк! А ты приложи-ка руки, сделай его себе по нраву.

Гремят выстрелы.

Стреляют! Пошли посмотрим. Хоть бы промазал. Я ведь ему за убитую утку четвертинку обещала, вот он и старается.

Уходят. По дороге идет озабоченный  К о в я з и н. Услышав голоса, остановился за деревом. Закурил.

Промазал! Вот и хорошо! Вот и слава богу!..

К у з ь м а  возвращается с  С е в а с т ь я н о в ы м.

К у з ь м а. Разве в лет попадешь?

С е в а с т ь я н о в. Собаку надо купить. Без собаки плохая охота.

К у з ь м а. Собаку?.. Да я бы всех их перестрелял, будь моя воля!

Г р у н я (участливо). Не попал?

К у з ь м а. Больше ты меня в лес не заманишь! Не пойду!

Г р у н я. Да что ты, Кузя? Это со всяким охотником может случиться. Сегодня промахнулся, а завтра целую стаю убьешь. Ведь правда, Аркадий Сергеевич?

К у з ь м а. Пошли домой. Ноги аж гудят, только бы до постели добраться. Весь выходной день зря ухлопал! (Зашагал, никого не дожидаясь.)

Г р у н я. Пошли, Кузя, пошли. Я тоже страсть как ухайдакалась. (Засеменила за мужем.)

П о л и н а. И мне пора.

С е в а с т ь я н о в. Полина Александровна, прошу.

П о л и н а и Севастьянов уезжают. К о в я з и н  выходит из-за дерева и напряженно смотрит вслед. По дороге бегут  Ю л ь к а  и  В а л е н т и н.

В а л е н т и н. Юлька, куда ты несешься? Давай здесь посидим.

Ю л ь к а. Аркадий Сергеевич! Аркадий Сергеевич, подождите!.. Вот. Уехал.

В а л е н т и н. А зачем он тебе? (Хочет взять Юльку за руку.)

Ю л ь к а (выдернула руку). Так… Надо… (Увидела Ковязина.) Павел Гаврилович, а кто с ним? Полина Александровна?

К о в я з и н. Что?.. Нет. Это не она. Не она.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Двор Ковязиных. Вечереет. Небо затягивается тучами. К о в я з и н  колет дрова. П о л и н а  складывает их в поленницу. У крыльца — С е р а ф и м а  И в а н о в н а.

П о л и н а. …Вы, конечно, понимаете, что и я никак не могу быть на вашей стороне. Мы по-разному смотрим на школу, а значит, и на учителей. Я в каждом ценю индивидуальность! И не боюсь, если в чем-то замечу перехлест. Это от излишка сил, а не от скупости! От щедрости!.. А вам бы хотелось, чтоб все мы, как эти поленья, были один к одному?