Синельников на том свете - [2]

.

Так вот, над всеми этими секторами и заборами открылась вдалеке сверкающая не то сцена, не то арена, и на нее, без всяких метафор, буквально потоками откуда-

то сверху лился свет. На сцене стоял человек — крошечная темная фигурка, и мож­но было разобрать, что в руках у него гитара, и что он поклонился, и грянул не то рев, не то овация, и сейчас же опустился какой-то исполинский занавес, и вся кар­тина скрылась из глаз. Толпа еще постояла, повздыхала и начала расходиться.

— Что это было? — спросил я.

—  Высоцкий сейчас будет выступать перед Господом, архангелами и Высшим Синклитом, — ответил мне почтенного вида старичок. — Сподобился.

— А нам нельзя посмотреть?

Он покачал головой.

— Сказано тебе, чадо неразумное, — перед Господом и архангелами.

—  Отец, да ведь мы тоже люди (чуть было не сказал — «живые люди»), нам ведь тоже интересно. Устроили бы трансляцию — что же тут такого?

Он посмотрел на меня как на психа и ушел. Я побрел куда глаза глядят, в чувствах, надо сказать, самых противоречивых, и тут только заметил, что уже смер­кается, народ расходится по домам, и улицы постепенно пустеют. Вот ведь дурак, на­до было спросить у этого толстоноса четырнадцатого разряда о ночлеге! Но вообще-то здесь рай, особых трудностей вроде не должно быть. Я завернул за угол и посту­чал в первую попавшуюся дверь.

Открыл мне какой-то дядька начальственного вида, ростом метра под два, за спи­ной у него, в глубине, расположилась небольшая, но, похоже, веселая компания.

— Прошу прощения, — начал я, чувствуя себя полным идиотом. — Мужики, я только сегодня прибыл, определиться пока никуда не успел, не пустите переноче­вать? Или скажите, может, тут гостиница, или что-то в этом роде...

Дядька избавил меня от необходимости заканчивать фразу, попросту захлопнув дверь — я еле успел голову отдернуть. Впрочем, поиски мон тоже быстро пришли к кон­цу, потому как меньше чем через минуту передо мной предстало Небесное Воинство.

Небесное Воинство — это ангелы, самые крутые ребята в раю. Все они писаные красавцы, носы у всех прямые, глаза серые, кудри вьются мелкими кольцами, брови вразлет, на подбородках — ямочки; одеты в золотые кольчуги на манер рыбьей че­шуи, в красные плащи, а за спиной крылья — самые большие крылья в раю, на голо­ве шлемы — тоже золотые и тоже с перьями. Являются они всегда, точно с неба валятся, с шелестом и ангельским дуновением.

Я и ахнуть не успел, как очутился в кольце этой гвардии, и какой-то ангел — раз­личить их нет никакой возможности — грозно спросил:

— Какие проблемы?

Я стал объяснять, что вот, мол, такие дела, по не зависящим причинам оказался без жилья и документов, и нельзя ли... Но и эти дослушивать меня не стали, а под­хватили под белы руки и понесли куда-то, да так лихо. Краткое время я стелился по ветру, как паровозный дымок, затем мы подлетели к Райским Вратам, и дальнейшее путешествие я продолжил уже один, проскакав в силу инерции по облакам, а Врата за моей спиной с лязгом захлопнулись, и внутри загромыхал, судя по всему, весьма солидный засов.

Наступила ночь, засияли звезды, и тут обнаружилась неожиданная особен­ность моей бессмертной сущности — она явственно начала подмерзать. Ни есть, ни пить, ни всего прочего мне не хотелось, но космический холод ощущался иполне конкретно. Сперва я прыгал и поеживался рядом с Вратами, надеясь не­известно на что, потом принялся двигаться перебежками вдоль стены и боксиро­вать с тенью. Все это мало помогало. Тогда я попробовал зарыться в облака, и здесь убедился, что мне не первому пришла в голову эта счастливая мысль. Из недр особенно привлекательной на вид тучки, похожей на русскую печь, раздал­ся незнакомый голос:

— Эй, братан, подгребай сюда!

В неком подобии пещеры уютно устроились четыре человека. Двоих я разглядел плохо — какие-то смутные фигуры в полумраке — помню, валялись они, задрав но­ги, как солдата на привале, а ближе ко входу, в позе патриция на пиру, со вкусом разлегся чубатый парень с длинной шеей и оспенными рытвинами на лице, и чуть дальше — величественный старик с бородой и лысиной, как у Льва Толстого. Смот­рели все вполне дружелюбно.

—  Привет, — сказал я, усаживаясь. — А меня из рая вышибли. Только что. И на засов закрылись.

—  Эка невидаль, — хмыкнул парень — он-то меня и позвал. Говорил он с каким-то едва уловимым акцентом. — Привыкай. Засова тоже не бойся — утром откроют, опять зайдешь... Ты, браток, как я понимаю, вроде нашего, без аттестата?

— Ну да.

— У Иннокентия был?

— Это кто?

— На регистрации, в очках такой, интеллигента из себя, сволочь, строит.

— Был. Велел ждать, пока документы придут. Впереди, говорит, вечность.

— Это точно, вечность, — кивнул чубатый. — Тебя как звать-то?

— Володя. Я из Москвы.

— А я Витаутас. С сорок шестого года тут околачиваюсь. Возле Кохтла-Ярве энкаведешник, морда вертухайская, пол-диска из «папаши» на меня не пожалел... вся ваша пятьдесят восьмая статья у меня на спине прописана.

— Так ты что же, из этих, из «лесных братьев»?

—  Ух ты, — восхитился Витаутас, — в восьмидесятом в Москве про «лесных братьев» знают! Неплохо... Да, только это не рекорд. Вон Митрич, Тамбовской гу­бернии — кстати, познакомься — с шестнадцатого года кукует, постановления от Иннокентия ждет.