Синее железо - [18]

— Белый тигр, — сказал император, глядя в одну точку, и еще раз с горечью повторил: — Белый тигр…

И никто не понял его, кроме князя. Мыча, как от зубной боли, У-ди некоторое время сидел неподвижно, потом сказал:

— Позовите Сыма Цяня. Он умен и может дать дельный совет. Пригласите также всех наших сановников.

Скоро шатер наполнился вельможами. Они с постными минами бесшумно проходили в приемную комнату и присаживались на корточки — одни дальше, другие ближе к императору, соответственно рангу каждого. Пришел и Сыма Цянь и скромно уселся в сторонке. Лицо у него было желтое и измученное.

Император обвел собравшихся мутным взглядом и заговорил без всякого выражения':

— Вы знаете, что мы потеряли весь цвет нашей армии. Хотелось бы услышать от вас слова совета. Говорите.

Первым поднялся двоюродный брат императора Тао-ди, обрюзглый старик с редкими ковыльными усами. Он не занимал при дворе никакой должности, но славился тем, что умел превращать в непотребный разгул любой императорский пир.

— Нас постигла временная неудача, — бодро начал Тао-ди, — Я считаю, что мы должны послать шаньюю богатый дар и заключить с ним перемирие. А тем временем мы соберем новое войско, и тогда шаньюю придется плохо. Я сказал!

— Но шаньюй может принять дары и тут же напасть на нас, — нетерпеливо возразил Чэнь Жун.

Вельможи с плохо скрываемой ненавистью посмотрели на начальника «молодых негодяев», однако никто не посмел осадить выскочку, столь бесцеремонно нарушившего придворный этикет. Стоит этому красивому наглецу шевельнуть пальцем, и завтра тебя обвинят в непочтении к священной особе императора.

— Чтобы шаньюй не напал на нас врасплох, мы запремся в крепости Май. Стены у нее достаточно надежны, — с важностью ответил брат императора.

Поднялся Ли Гуан-ли.

— Это недостойные слова, Тао-ди, — резко заговорил он. — Верно, мы потеряли почти половину нашей армии. Но и теперь у нас осталось сто пятьдесят тысяч боеспособных солдат. Это пятнадцать ван-ки, столько же, сколько и у шаньюя. Если армия переходит к обороне в укрытиях — значит, она утратила воинский дух. Шаньюй поймет это и, обойдя крепость, пойдет в глубь страны, чтобы грабить, жечь и убивать. Хочу еще добавить, "что с нашей стороны будет предательством бросить на растерзание хунну Ли Лина и его воинов «ста золотых». Ему нужна наша поддержка, иначе шаньюй обрушится на него всеми силами и уничтожит. Или вы думаете, хунну потерпят у себя в тылу Ли Лина, который отбил у них обозы, надеясь на нашу помощь? Я предлагаю сражаться!

— Сражаться бессмысленно! — перебивая друг друга, заговорили вельможи. Нужно сначала собрать свежее войско, а до этого заключить перемирие.

— Перемирие!

— Заключить перемирие!

Император движением руки остановил сановников:

— Послушаем, что скажет почтенный Сыма Цянь.

Историк поднял седую голову и, ни на кого не глядя, тихо сказал:

— Я присоединяюсь к князю. Мы не можем бросить в беде Ли Лина. Это значит попрать ногами солдатскую честь.

— Он говорит так потому, что в отряде Ли Лина его сын! — крикнул кто-то из вельмож, и вокруг поднялся злобный гул голосов.

— Ради спасения отечества можно и нужно пожертвовать небольшим отрядом, — сердито вмешался брат императора.

У-ди покосился на него и опять обратился к Сыма Цяню:

— Ну, а что же все-таки можешь посоветовать ты? Мы продолжаем сражение, а дальше?

— Я готов от всего сердца предложить вам свой план, ваше величество, но боюсь, что вы им не воспользуетесь. — Сыма Цянь покачал головой. — Вы должны пойти навстречу стремлениям народа, и тогда вся Поднебесная поднимется по вашему зову. Но к успеху приведет только твердость в принятии решения, ибо сомнение — гибель для всякого дела. В народе говорят: «Нерешительный тигр не стоит жалящей пчелы, и рысак, который топчется на месте, хуже самой захудалой клячи, которая хоть и медленно, но идет вперед».

Среди сановников пробежал ропот.

— Если поступить так, как ты говоришь, — недовольно сказал император, — рухнут вековые устои государства. Реку нельзя напитать солью, сколько ее ни высыпь. Народ не сделаешь довольным, сколько ему ни дай.

Император помолчал и махнул рукой:

— Ступайте все. Мы должны подумать…

* * *

Облако проплывало низко, и отряд Ли Лина вошел в него, как в молоко. Сразу стало холодно и сыро. Фигуры воинов казались расплывчатыми, серыми тенями.

Туман заглушал голоса и шаги, они звучали неясно, словно сквозь войлочную прокладку.

Пошел дождь, потом он сменился мелким колючим градом. Тропа обледенела. Идти дальше становилось опасно, и Ли Лин приказал сделать привал.

Усталые солдаты, мечами сколов наледь, засыпали прямо на тропе. Во сне они безотчетно поджимали ноги, потому что тропа вилась по узкому каменному карнизу.

Ли Лин тоже задремал, прислонившись спиною к скале. Перед ним горел небольшой костер, и сидевший рядом ординарец Сыма Гай изредка подбрасывал в огонь веточки кипца. Кроме кипца, на известковых скалах ничего не росло.

Костер излучал мягкое тепло, и, наверное, поэтому перед сомкнутыми глазами Ли Лина стали одна за другой проплывать забытые картины. Он увидел родную реку, тихую и зеркальную. На берегах ее шуршала зеленая осока и кудрявились плети бобов.