Синее на желтом - [104]

Так Вася Саенко, дитя технического века, впервые самостоятельно дошел до этой важной мысли. Жаль, что обстоятельства не позволили Васе додумать ее до конца. Хочу надеяться, что она не ускользнет, не забудется, а пустит корни в сознании мальчика и потом прорастет. Хочу верить, что так и будет. А сейчас…

Повозка с выловленными собаками поравнялась с «Геленджиком», и Васино сердце тоскливо сжалось от предчувствия неминуемой беды. Потому что Собольку — ну и балда, ну и балда — вдруг вздумалось именно сейчас совершить прогулку по суше. Ленивой походочкой, вразвалку — еще бы, ведь он оморяченный пес, — радуясь тому, что перехитрил своих доверчивых покровителей, Соболек направился на берег. Вася замахал на него руками. Поздно. Звякнул стальной обруч ловила, и Соболек отчаянно забарахтался в крепком брезентовом мешке.

— Не надо, дяденька, не надо! — взмолился Вася и тут же понял, что никакие слова не помогут. Даже если произнести целую трогательную речь о том, что собака друг человека. Кому нужны сейчас трогательные слова! Попал в беду друг Бомбита, значит, надо немедленно действовать, надо немедленно выручать.

Вася схватил Грачева за рукав и решительно потребовал:

— Отпустите его, слышите!

Грачев легонько оттолкнул мальчика. Легонько, но обидно. От человека, как от назойливой мухи отмахнулся. И даже не поглядел при этом в его сторону. Вася сжал кулаки — вот-вот ринется в бой. Но нельзя. И не потому, что Грачев сильный, а потому, что взрослый. Не имеет права мальчик драться со взрослым. Даже за справедливость. А это, по-вашему, справедливо? Ах, да что там! Вася еще крепче сжал кулаки — нельзя, и баста.

Разбудить вахтенного Васе не удалось. Жора даже глаз не открыл, только пробормотал что-то невнятное — и на другой бок. Вася еще разок тряхнул его за плечи, но с тем же результатом. Наверное, есть какой-то способ будить Жору, но Вася его не знал. Да и некогда. Скорее добегу до «Астории», чем подыму этого непробудного Жору, сообразил Вася, и побежал. А бегать он умеет — абсолютный чемпион класса уже второй год.

«Астория» — старенький ресторанчик при старенькой, — говорят, ей сто лет, — гостинице. И швейцар при вешалке тоже старенький-престаренький. Васе показалось, что швейцар дремлет по-стариковски. И чтобы не вступать в излишние объяснения, паренек почти бесшумно проскользнул мимо седобородого вахтенного «Астории». Но не тут-то было. У самых дверей в гудящий голосами обеденный зал Вася был схвачен за воротник цепкой, натренированной рукой.

— Ты куда?

Вася рванулся — затрещал по швам воротник. Вырвешься у такого — без рубашки останешься.

Вася не растерялся: заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. А потом заорал во всю глотку:

— Полундра! Дяденька Бомбит!

В зале притихли. Вася увидел, как сидевший в дальнем углу Бомбит вздрогнул и поспешно оставил уже поднесенную к губам стопку.

— Полундра! — еще громче заорал Вася. — Дяденька Бомбит! — Вася спохватился: не любит Селихов, когда его Бомбитом зовут. — Дядя Коля! Вашего Соболька зацапали! В клетку!

Одни люди в зале добродушно рассмеялись, другие принялись шутить. «Ну и цирк! Слышали — ихнего Соболька арестовали», но когда Селихов стукнул кулаком по столу так, что посуда подскочила, все поняли, что капитану «Геленджика» не до шуток.

— Вот те и раз — отдохнули, называется, — сказал Бомбит. — Ну что ж, хлопцы, пошли освобождать Соболька.

И тут все стали наперебой предлагать капитану свои услуги. Но Николай Артемович отказался.

— Спасибо, но как-нибудь сами управимся. Собака наша, и команда сама ее освободит.

Все согласились с капитаном, и только один сильно подвыпивший конопатый морячок с норвежского танкера не принял отказа. Морячок не понимал по-русски, зато был в восторге от русской водки, и готов был броситься в любую драку за компанию с этими славными, гостеприимными ребятами.

— Хорёшие ребята! Ура! — завопил он и, засучивая рукава пестрой рубахи, ринулся к выходу. Чередниченко сгреб его в охапку и осторожненько, так, чтобы не повредить, посадил на стул.

— Сиди, сиди, деточка, не рыпайся.

16

Едва поспевая за Бомбитом, Вася докладывал ему, как все это произошло.

А Бомбит молчал. Заговорил он лишь тогда, когда команда «Геленджика» догнала повозку с собаками в самом узком месте набережной: справа — стены пакгаузов из гофрированного железа, а слева — в пяти шагах море.

— Одну минуточку, гражданин Грачев!

Егор Семенович обернулся, но повозку не остановил.

— Вы что, разговаривать с нами не желаете? — сказал уставший от быстрой ходьбы Бомбит и схватил Чемберлена под уздцы.

— А я вас слушаю, — сказал Егор Семенович и вздохнул. Он уже знал, о чем будет разговор. По-хорошему люди в таких случаях не разговаривают. Оскорбляют, ругаются. А ты терпи. Церемонься с ними. Потому что служба твоя такая.

— Отдайте нашего Соболька, гражданин Грачев. Очень прошу — отдайте, — сказал Бомбит.

— А я никакого Соболька не знаю, — сказал Грачев.

— Как же так! Вот он, видите?

Соболек, стоя на задних лапах, обхватив передними прутья клетки, виновато скулил, выпрашивая у друзей прощение за свой нехороший поступок.

— Ничего такого не вижу, — сказал Грачев. — Мне ошейник с номером нужно видеть. А с номерами тут ни одной нет.