— Не знаю, что она там подразумевала. Я в подразумеваниях не силен. А вот что стало ясно без гаданий на кофейной гуще, так это, что моя сигма-пять успешно восстанавливает утерянные конечности, даже из состояния полностью заживших культей. Это раз. И второе — вот эта вот штуковина. — я указываю на небольшую букву из полупрозрачной резины, которую вертит в руке Майко: — как уверяет Мария-сан, данная штуковина была имплантирована в плечо Кикуми. Рентгеном не обнаруживалась, однако причиняла Кикуми неудобства. Как только они завели себе кресло-паука — Кикуми рассказала Марии о болях в плече. Мария смогла нащупать эту штуковину и самостоятельно — с обезболивающим, вырезать ее.
— Почему самостоятельно? Что она к врачам не обратилась? — хмурится Акира.
— Тоже так подумали. — говорит Майко: — да к тому моменту Кикуми врачей и больниц до дрожи в … культях боялась. Вот и …
Я киваю, вспоминая этот момент. Кикуми говорила, что до того, как она смогла говорить и передвигаться с помощью кресла, ее жизнь представляла из себя сущий кошмар.
- Я же все понимаю. — говорила она, держа чашку с чаем в руках и сияя совершенно счастливыми, ошалевшими глазами: — Мария-сан работает. А я для нее просто обуза была. Но так тяжело было просто сидеть целый день перед телевизором! С тех пор я телевизор терпеть не могу, от звука тошнит. Вы не представляете, какого это… просто сидеть и смотреть. А теперь я вот так могу! — она ставит чашку на стол и подпрыгивает в воздух, задевает стол, разбивает чашку, обливается горячим чаем, но ее лицо по-прежнему сияет.
— Аматэрасу, Кикуми-тян, хватит прыгать уже! Повредишь себе что-нибудь. — ворчит Мария-сан, спешно вытирая сперва Кикуми, а потом стол.
— Поэтому я это все с трудом помню. — признается Кикуми: — у меня в голове все смешалось. Я в себя то начала приходить только после того, как Мария это кресло принесла и научила меня как им пользоваться.
— Но я все запомнила. — говорит Мария-сан: — все-все, что она говорила. Она не помнит толком, но эта вот штуковина… она что-то значит для … ну вы понимаете. — Мария не говорит слов «маньяк», «ублюдок», «тот-кто-похитил-Кикуми» или даже «он». Она боится напоминать счастливой Кикуми о том, что было и я ее понимаю. Верчу в руках полупрозрачную литеру, напоминающую букву «Z». Или все-таки — «N»? Что это означает? Для чего кому-то вживлять такую штуковину в живого человека? Никаким механизмом это не является и не может.
— Как только я ее усадила в кресло и она смогла говорить — она только и говорила, что об этом. — говорит Мария-сан: — что у нее плечо жжет. Вот я и …
— Да. — говорю я: — все, что на данный момент нам удалось узнать. Но и этого уже немало. Любой подобного рода символ означает довольно много. В нашем случае, пусть пока мы не знаем значения самого символа, но само место расположения, труд, который приложили для имплантации — все это уже говорит о личности нашего фигуранта.
— И что именно говорит? — наклоняется вперед Читосе. Сегодня мы сидим в комнате для брифингов в сокращённом составе, так называемый Совет Старших Жен, или Высокий Диван — Майко, Акира и Читосе. Так сказать, оригинальный состав команды Сумераги-тайчо. Младшенькие сейчас заняты, кто чем. Иошико занимается Лесным Лагерем, Акира говорит, что у нее «педагогический пыл» и что «кое-кому там не помешают волшебные пендели». Пендели у Иошико что надо, недаром она у нас тхэквондо занимается. Заранее жалко объект ее «педагогического пыла». Юки в отсутствие Иошико — занимается социализацией Джин, непонятно, правда кто и кого в процессе этой социализации учит. Есть у меня ощущение, что это Джин может чему-то нехорошему Юки научить. Видел я, как они в столовой сидят, общаются, так от лица Юки можно было сигареты прикуривать, такой красной она была. С другой стороны, социализация это процесс обоюдный, пусть их. Чему такому может Джин ее научить в конце концов? Она ж сама еще ребенок… хм, ровесник. Надо будет, конечно с ней побеседовать, а то она меня все еще побаивается и глазки прячет. Но сейчас у нас на руках дела поважнее.
— Кто говорит? — немного теряюсь в моменте я: — о чем?
— Син, хватит уже мух ловить палочками. — толкает меня в плечо Майко: — ты же сам говорил, что этот вот значок что-то значит. Что именно? — она передает вырезанный из тела Кикуми символ Акире. Акира вертит его в руках, изучая.
— Да. Смотрите — кто-то не просто выполнил некие функции, потому что все, что до этого момента мы знали о его действиях, о действиях нашего … Джека Потрошителя, нет, доктора Менгеле…
— Менгеле лучше подходит, чем Джек. — кивает Майко: — так и будем называть.
— Ну вот. — говорю я: — в его действиях была рациональность. Извращенная, но рациональность и логика. Удалить конечности — лишить жертву возможности бежать или защищаться, низвести до состояния вещи. Удалить голосовые связки — туда же. Возможность коммуницировать с людьми — это базовая потребность, а также способ привлечения внимания, повышения вероятности на спасения, а самое главное — опять-таки разрушение личности. Почему в случае захвата в заложники рекомендуют называть свое имя, рассказывать свою историю, показывать фото своих детей и близких? Да потому, что так вы перестаете быть вещью, мишенью, безликим объектом и становитесь для вашего захватчика личностью. Человеком. Когда у жертвы удаляют не только способность позаботиться о себе, но и хоть как-то выразить свое отношение, рассказать о себе — то ее превращают в вещь. В объект.
