Синдром Фауста - [2]
Роза следила за мной с явным удовольствием. Взгляд ее потеплел и даже чуть заслезился. Еще бы – ведь передо мной были звездные часы ее жизни. Так, кажется, назвал одну из своих книг покончивший с собой в разгар Второй мировой войны Стефан Цвейг.
Я подошел и поцеловал Розу в щеку. Она была сильно напомажена и подрагивала, как у всякого, кого не пощадила болезнь Паркинсона. Во рту остался привкус чего-то жирного и безвкусного. Роза слегка ущипнула меня за подбородок и улыбнулась.
– Шарль, шери! Я так рада, что ты пришел! Забыл? Сегодня – день моего рождения. Мне исполнилось восемьдесят восемь.
Она всегда называла меня так, чуть грассируя, на французский манер. Тем самым она как бы напоминала мне, что, как бы я ни строил из себя американца, свои студенческие годы я провел в Париже.
Я изобразил на лице шаловливую улыбку.
– Вы всегда были склонны к преувеличениям, маман!
Роза даже встрепенулась от удовольствия. Дрожь в лице была теперь почти незаметна.
– Ты стал льстецом, негодник…
Я смущенно погладил ее морщинистую руку:
– Надеюсь, вы позвали меня не для того, чтобы об этом сообщить?
На губах мумии возникло подобие улыбки. Она озабоченно качнула головой:
– Нет, конечно…
Роза приподняла брови и отвела взгляд.
– Мне снятся дурные сны, поросенок. В моем возрасте это плохое предзнаменование… Я все время думаю о Руди…
Я хотел успокоить старуху: ведь она всегда была так трогательно нежна со мной.
– Ваш сын, маман, уже не мальчик. Мы с ним – ровесники. И нечего вам о нем беспокоиться. Он неплохо устроился и сделал карьеру.
От негодования голова Розы затряслась особенно сильно. Мумия попыталась привстать, но я остановил ее с ласковой настойчивостью.
– Не хорохорьтесь, маман! В вашем возрасте стоит бережнее обращаться с нервами.
Она послушно опустилась на подушки.
– Вот так-то лучше…
Теперь губы у нее предательски искривились, а в глазах заблестели слезы.
– Бедный Руди! Попасть в лапы такой стерве…
– Вы должны заботиться о себе, маман!
Старуха зажмурилась, словно давая понять, что еще немного, и она успокоится. Через мгновение она открыла глаза и бросила взгляд на фотографию франта в опереточном мундире.
– Тебе ведь не надо говорить, чья кровь течет в жилах моего Руди, – томно вздохнула она.
Я изобразил на лице легкое негодование: как только могла она в этом усомниться?
– Еще бы, маман! Самая настоящая королевская…
Роза снова, теперь уже удовлетворенно, прикрыла веки. Но они почти тут же открылись, и в них, как армада бомбардировщиков, заполыхали отблески давних обид.
– А эта дрянь… Руди ведь так талантлив, Шарль! Знаешь, он мог стать великим дирижером. Как Тосканини. Или – фон Караян. У него для этого все данные… А как он играет на флейте… На кларнете… Но его загубила Абби. Настоящая тварь…
– Но Руди – профессор музыкологии, маман! У него двое взрослых детей, его уважают коллеги, знакомые.
Я забылся: пытаться переспорить ее было немыслимо. От возмущения Роза даже поперхнулась. Рука ее лихорадочно затряслась, словно старуха рвалась кого-то наказать.
– И это говоришь ты?.. Ты?.. Она ведь обращается с ним, как сучка… Не хочу, чтобы она знала, но тебе я скажу…
Голос Розы становился все громче и отрывистее. В нем даже зазвучали торжествующие нотки.
– Его высочество подарил мне до войны виллу. В Швейцарии… Ты представляешь, чего мне стоило скрыть это от родного сына?
Я уловил момент и ухмыльнулся:
– Еще бы! Ведь для женщины, маман, молчание – самое несносное из всех возможных видов наказания.
Старуха одышливо рассмеялась:
– Ты невозможен, Шарль!
Внезапно она показала указательным пальцем на тумбочку возле кровати. На пальце был перстень: огромный, с явно фальшивым камнем.
– Десятки лет я хранила как зеницу ока эти документы… А теперь…
– А теперь решили написать воспоминания? – ухмыльнувшись, спросил я. – Представляю, каким бестселлером они могут стать!
Она махнула рукой: всегда ты так, а я ведь с тобой серьезно…
– У меня скверное предчувствие, Шарль. Не знаю, в чем дело, но очень скверное… Ты ведь самый близкий друг Руди. Больше чем друг, правда?! Сколько вам пришлось вместе пережить!.. Поклянись, что эта мерзавка ничего не будет знать…
Я поднял руку и проговорил голосом голливудского актера:
– Клянусь, маман! На Библии. На Коране. На конституции Соединенных Штатов…
Этот маленький спектакль пришелся старухе по душе.
– Достань-ка, – вновь протянула она палец в сторону тумбочки. – Это там. Вчера приезжал нотариус и привез все документы. Они хранились у него. Теперь будут у тебя…
Я наклонился и вытащил старомодный конверт. Он был запечатан настоящими сургучными печатями. А пахло от него прелью и невозвратимыми годами.
Мне вдруг отчаянно захотелось встать и броситься наутек. Но я не мог этого сделать.
Чтобы скрыть внезапный порыв брезгливости, я стыдливо погладил рукой одеяло и спросил:
– Может, вам чего-то не хватает, маман? Чего-то хочется? Только намекните…
Старуха бросила на меня озорной взгляд:
– Еще бы! Но ты мне не поможешь.
Я изобразил умильную гримасу:
– Ну, если это касается второй молодости, маман, то конечно же нет. Я ведь не Фауст… Но в остальном – из кожи вон вылезу…
Наверное, мой голос прозвучал слишком бодро. На лице Розы заблуждала улыбка мумии. Нет-нет, читалось в ней: за последние несколько тысяч лет люди нисколько не изменились.
Ты для меня — больше, чем редактор, Алиса. Мой мир — алисоцентричен. Без тебя ни одного слова из этой книги не появилось бы. В каждой строке этой мрачной сказки — твоя любовь, твой свет и тепло. Гениальность — не в том, что ты пишешь. Твой гениальный дар — в том, на что я становлюсь способна рядом с тобой. И по большому счёту, это ты — настоящий автор, а не я. Это твоя книга, Алиса. И те, которые ещё предстоит написать, тоже будут твоими. Потому что за ними стоишь ты.
Повести и рассказы о настоящей жизни без «розовых очков», читая которые, тем не менее, начинаешь верить в чудеса и главное чудо жизни — любовь.
«Это не моё чтение, я такой литературой не увлекаюсь. Но я человек лояльный и уважаю любые жанры, кроме скучного. Эта книга не скучная, уже хорошо! А вот найдёт ли она своего читателя, об этом судить не мне» (Павел Басинский, литературный критик). Книга содержит нецензурную брань.
Аннотация. «…мечтать же не запрещено законом. Вот и Ксения нафантазировала своего идеального мужчину. Она нафантазировала не только внешность, но и характер своего идеала, представляла себе их встречи, разговоры, этот образ стал частью её жизни, она даже видела его во снах…» Девизом девушки можно считать фразу «Бойтесь своих желаний». Никогда не рисуйте в мечтах образ идеального мужчины и ни в коем случае не мечтайте о встрече с ним, вдруг он живёт в другом мире, а судьба решит вас столкнуть.
Смерть — полный отстой… Выпускница старшей школы Эмбер МакУильямс знает об этом не понаслышке. После смертельной автокатастрофы, одаренная младшая сестра вернула ее к жизни. Теперь все, к чему прикасается Эмбер, умирает. На самом деле это реально бесит. Девушка придерживается политики «без прикосновений» со всеми живыми существами, включая парней. Когда в жизни Эмбер появляется Хайден Кромвел, цитирующий Оскара Уайльда и заявляющий, что ее проклятие на самом деле дар, она решает, что тот просто сумасшедший симпатяга.
Сказка о прекрасной принцессе на белом... звездолёте. Ну, может быть, не совсем принцессе. И не совсем прекрасной — на любителя. Но если таки распробовать — м-м, бабушкино земляничное варенье не сравнится с этим! Незабываемые новогодние выходные обеспечены. Ну и, как водится, любовь- морковь... Но при чём здесь двулетнее травянистое растение семейства зонтичных? Пардон, небольшие недоработки словаря идиом и фразеологизмов.