Синдром Анастасии - [44]

— Нет ничего, чего бы мне хотелось больше.

— Обо мне этого не скажешь, мне хотелось бы гораздо большего, но это будет хорошим началом нашей будущей семейной жизни.

Стивен снова ее поцеловал и взялся за ручку двери. Повинуясь внезапному порыву, Джудит схватила его за руку и повернула к себе.

— Слышал ли ты когда–нибудь эту старую песню: «Позволь мне остаться, позволь мне остаться в твоих объятиях?» — спросила она внезапно погрустневшим голосом.

На мгновение он привлек ее к груди, и Джудит про себя взмолилась, сама не зная кому: «Пожалуйста, пусть ничто этого не испортит. Пожалуйста…»

После ухода Стивена она налила себе еще чашку кофе и вернулась в кровать. «Похоже, я подхватила какой–то вирус, — подумала она. Поэтому–то и чувствую себя так отвратительно. — Было ясно, что сегодня у нее ничего не получится с поездкой в Йоркшир. — Я денек отдохну, решила она, — и закончу редактирование рукописи. Мне не хочется чувствовать себя так безобразно, когда я встречусь с Полли».

В полдень зазвонил телефон. Доктор Патель хотел знать, когда она собирается поехать в Беверли.

— Не раньше, чем завтра, — сказала ему Джудит. — Я решила отложить сегодня поездку. Похоже, я немного простудилась. У меня все болит. Но будьте уверены, я позвоню вам сразу же, как только с ней повидаюсь.

— Джудит, — он прилагал все силы, чтобы не выдать своего волнения, — вы настоящий эксперт в том, что касается семнадцатого века. В своих исследованиях вам, случайно, не приходилось встречать имени леди Маргарет Кэрью?

— Конечно. Поразительная женщина. Судя по всему, она уговорила своего мужа подписать смертный приговор Карлу I. Позже, после возвращения и коронации его сына, Карла II, она, оставаясь ярой сторонницей парламента и мстя за потерю единственного сына в одном из величайших сражений Гражданской войны, и пыталась убить короля. Он пришел из–за этого в такую ярость, что приказал ее казнить, и сам присутствовал при ее казни.

— Вам известна дата казни?

— Она где–то у меня записана, но зачем это вам?

Патель был готов к вопросу:

— Помните тот день, когда мы с вами встретились в портретной галерее? Там был один из моих друзей, которому показалось, что он узнал леди Маргарет на групповом портрете. Во всяком случае, она необычайно похожа на женщину, от которой когда–то отреклась его семья. Он просто заинтересовался.

— Хорошо, я посмотрю свои записи, но, думаю, ему лучше забыть о ней. От леди Маргарет всегда были одни только неприятности.

Повесив трубку, Патель повернулся к Ребекке:

— Понимаю, что это рискованно, но у нас единственная надежда — отправить Джудит назад, к моменту казни леди Маргарет. И для этого мне необходимо знать точную дату ее смерти. Не волнуйся, Джудит ничего не заподозрила.

У Ребекки Уэдли было такое чувство, будто отныне ей суждено вечно играть роль Кассандры[26].

— В этот час завтра, откроется она Полли или нет, Джудит, возможно, уже будет знать, что она нашла не просто родственницу, но и сестру. Зачем же ей снова подвергать себя гипнозу? Ты что, собираешься сказать ей правду?

— Нет! — воскликнул Патель. — Ни в коем случае! Ты что, не понимаешь, что это значило бы для Джудит? Как бы я ни старался убедить ее в обратном, она несомненно будет чувствовать себя морально ответственной за все, что произошло. Мне надо все сделать так, чтобы она ни о чем не догадалась.

Перед Ребеккой на столе лежали утренние газеты с фотографиями окровавленных жертв взрыва в Ройял–хоспитал.

— Тогда не затягивай то, что ты задумал, — сказала она. — Нравится тебе это или нет, но ты стал сейчас соучастником преступления, укрывающим убийцу.

Проведенный в постели за чтением рукописи день не принес Джудит облегчения. Исправляя мелкие ошибки и убирая повторы, она поняла, что, хотя на сегодня это была ее лучшая книга, в ней явно чувствовалась большая предвзятость в отношении Карла I и Карла II. «Я привела здесь весьма веские доказательства в защиту парламента, — подумала она, — и чтобы что–нибудь изменить сейчас, мне пришлось бы переписать заново всю книгу». Почему–то она не испытывала никакой радости или облегчения, которые обычно чувствовала, когда заканчивала книгу.

В эту ночь сон ее был опять беспокойным, и в пять утра она окончательно проснулась. «Что со мной происходит, — вновь и вновь спрашивала она себя, лежа с широко открытыми глазами в набитой мебелью крошечной спальне леди Ардсли. — Шесть месяцев назад, когда я приехала в Англию, у меня не было здесь ни одной родной души. Сейчас же я собираюсь выйти замуж за человека, которого люблю, и сегодня я увижу свою сестру. Почему же я плачу?» Она с раздражением смахнула внезапно выступившие на глазах слезы.

В половине седьмого она поднялась, решив поехать в Беверли восьмичасовым поездом. «Это все нервы, — сказала она себе, принимая душ и одеваясь. — Я хочу увидеть Полли и в то же время боюсь ее увидеть».

Она решила было ехать в темно–зеленой накидке, капюшон которой скрывал большую часть ее лица, но почему–то эта мысль вызвала у нее мгновенный внутренний протест. Она надела «берберри» и, сунув руку в верхний ящик комода, достала теплый большой платок и повязала его на голову. В случае, если они с Полли окажутся очень похожими друг на друга, платка и черных очков будет вполне достаточно, чтобы сестра ее не узнала.