Синайский гобелен - [44]

Бедным Кларам не позволялось разговаривать, и всеми формальностями на пристани занимался архиепископ, а монашки, сбившись в кучку, так что их даже трудно было сосчитать, дрожали и перебирали свои четки. Но их волнение перед поездкой в Святую Землю после ста двадцати пяти лет ожидания показалось английским таможенникам естественным, документы проверили быстро, и монашки слитным вихрем черных сутан прошмыгнули на судно.

До самой Яффы монахини не показывались на палубе. Было проделано путешествие по пыльным холмам. У Новых ворот их окружила обычная толпа воришек, продавцов мастики и паломников, которые плевали, ругались и молились, протискиваясь по узеньким улочкам торговли и блаженства. У самых ворот на одной из повозок был замечен невысокий темноволосый человек в поношенном халате и арабском головном уборе, униженно тянувший руку за подаянием.

Его заметил бдительный полисмен, дежуривший у ворот, и отвесил нищеброду хороший удар дубинкой по голове, уравняв тем самым число монашек до дюжины и повергнув эльфа-переростка на булыжную мостовую Иерусалима.

* * *

Все еще одетый арабским нищим, Джо сидел у входа в обитель францисканцев в старом городе, украдкой шепча по-гэльски, когда мимо проходил какой-нибудь священник, полагая, что все, кроме ирландцев, примут его речь за какой-нибудь ломаный арабский диалект.

Он провел там весь день, а после этого еще несколько дней возле винного склада и масличного пресса. К вечеру, умирая от голода, он добрался до дверей булочной.

Утром из двери никто не вышел. Скоро солнце поднялось высоко. Он сполз от наступающего зноя в придорожную канаву. Уже далеко за полдень ему показалось, что дверь открылась.

Мы сами, лежа в грязи, произнес он шепотом по-гэльски название ирландской революционной партии. На него упала тень, а может, это ему пригрезилось.

Что? тихо переспросили его по-гэльски.

Любовь протянет победе руку прощения, прошептал Джо, вспомнив девиз клана О'Салливан Бир.

Вот как? Так вот ты кто! Но что за беда заставляет тебя лежать в иерусалимской канаве в таком наряде? Давай помогу, заходи-ка, пока не появился полицейский.

Старый священник уволок его с улицы в прохладную тень булочной. Он запер дверь и облил Джо водой, затем дал ему кусок хлеба и смотрел, как тот ест. Когда к Джо вернулись силы, он рассказал свою историю, а старый священник участливо кивал головой при каждом новом повороте сюжета.

Твой отец участвовал в движении фениев? спросил он в конце.

Участвовал, отче.

И я тоже, но церковь запретила мне этим заниматься. В моем ските побывало шесть О'Салливан Биров по имени Джозеф. Наверное, одним из них был твой отец. Может, назовешь какую-нибудь подробность, чтобы я мог вспомнить?

Прорицатель.

А, вон кто, я с ним хорошо был знаком. Он говорил, что у него будет то ли двадцать, то ли тридцать сыновей, и я советовал ему довольствоваться тем, что Бог послал. Счастливым-то я буду, говорил он, это я и так знаю. Да, семьдесят лет назад все было чудесно, а теперь-то что делать? Вот он, пожалуйста, гроза «черно-пегих», разыскиваемый за патриотизм и другие ужасные преступления, сидит на английской территории без документов. Забудь наш милый родной язык и повторяй за мной. Да, я англичанин, но у меня врожденный изъян голосовых связок и множество дефектов дикции.

Джо повторил.

Ужасно, сказал священник. Так даже араб сразу тебя раскусит.

Мы сами? прошептал Джо с надеждой.

Не сейчас, нужно что-то другое. Нужна чья-то помощь, чтобы тебя не сцапали. Ну, ты пока посиди, а я растоплю печь. Я проработал шестьдесят лет пекарем, и мне лучше всего думается у печи, так что посиди, а я поработаю.

Старый священник принялся месить тесто и печь хлебы, которые выходили у него нескольких разных форм. Одни — явный крест, а другие отдаленно напоминали Ирландию. Третьи, должно быть, обозначали собой форму стен Старого Города, а еще был незнакомый овал со слегка вытянутыми уголками по краям. Вскоре углы пекарни наполнились хлебом.

Что означает тот хлеб? спросил Джо.

Который?

Вон в том углу.

А, Крым, конечно.

Священник вернулся было обратно к плите, но вдруг сутана его завертелась и сандалии зашлепали по камням. Он пустился в пляс.

Да это же решение, парень, почему мне это сразу в голову не пришло? Выходит, ради тебя я потратил столько времени в армии, ради беглого сына старины Джо.

Мокрый от пота священник вновь принялся приплясывать перед открытой печью. И вот так шестьдесят лет, подумал Джо. У него у самого уже мозги спеклись. Из канавы вытащил — а что толку?

О какой армии вы говорите, отче?

Конечно, об армии Ее Величества, какой же еще. Перед тобой пляшет бывший офицер легкой кавалерии, награжденный несколькими союзными медалями, не говоря уже о Кресте Виктории, полученном из ее рук.

Он стал прыгать вперед-назад, швыряя лепешки по одной в печь и доставая готовые.

Он сам готов, подумал Джо, спекся окончательно. За шестьдесят лет такой жизни у кого хочешь мозги в мякиш превратятся.

Вы сказали, Крест Виктории?

Он самый, парень. Еще до того, как я нашел свое призвание, я имел глупость пойти в армию — и загремели мы в Крым, а там какой-то убогий погнал нас в атаку на верную смерть. Мой конь пал, сломал ногу, а я после этого и сам не мог на ногах держаться, так вот и вышло, что я стал одним из немногих, кто уцелел. Да, мой мальчик, в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году кое-кому пришлось отвечать, английская общественность была в ярости. Армии понадобилось наградить уцелевших героев, а значит, и меня, вот отсюда и медали.