Симпозиум мыслелетчиков - [9]

Тридцать три — тридцать три — девяносточетыряне шли к нам, в платьях из цветов, босые, с венками на головах — дети природы, еще не отравленные ядом цивилизации. Вы сами, друзья, по собственному опыту знаете, что каждая встреча с еще не известными представителями разумных существ вызывает чувство неуверенности и заставляет внутренне напрячься, быть готовым к конфликту, стоит только другой стороне проявить хоть каплю недоверия по отношению к нам. По-моему, в большинстве случаев конфликты возникают не из антипатии, а из обоюдных опасений, трудности взаимопонимания и сомнений относительно мирных намерений. Простите, у меня, кажется, получилось несколько громоздко. Девяносточетыряне преодолели этот барьер, я бы сказал, с первой же попытки, используя межпланетный сигнал доброй воли — улыбку. Надо признать, нам в этом помогло взаимоподобие. Столкнись мы с существами, напоминающими, например, кристаллы исландского шпата, улыбка которых проявлялась бы в виде фосфорического блеска одной из граней, мы могли бы ошибочно интерпретировать ее, что привело бы к трагическим последствиям. А тут мы с первого взгляда почувствовали взаимную симпатию.

Говорить они не умели, видимо, общались между собой с помощью ультразвуковых или каких-то иных сигналов. Во всяком случае, для общения с нами они использовали язык жестов, которому выучили нас поразительно быстро. Уже через четверть часа мы могли выражать собственные мысли и понимали то, что они хотели нам сказать.

Мы сообщили, что прибыли издалека, из другой галактики, из планетной системы звезды, именуемой Солнцем. Они приняли это как должное, как это принял бы житель черноморского побережья, узнавший, что разговаривает со скандинавом. Мы же подумали, что туземцам вообще не известно о существовании иных миров. Тогда мы поступили точно так, как это делали мореходы эпохи великих географических открытий: решили поразить их побрякушками. Бодайц вынул из кармана небольшое зеркальце, посмотрелся в него и отдал его туземцам. Зеркальце переходило из рук в руки, вызывая мягкие улыбки. Мы были несколько разочарованы, так как ожидали удивления, восклицаний, наконец, предложений о взаимной торговле. Ничего подобного. Последний туземец вернул зеркальце с любезной улыбкой, а потом, взяв Бодайца за руку, очертил в воздухе как бы плоскость. К нашему изумлению, мы заметили, что в этом месте образовалось сгущение газа, которое понемногу начало голубеть, и наконец из него возникло нечто вроде зеркальной плиты, в которой были виды наши собственные отражения. Вин потом рассказывал, что ему при этом вспомнились сахарские миражи, мне — сообщения древних путешественников о магии чародеев Центральной Африки. Что касается Бодайца, то у него не появилось никаких ассоциаций, зато он увидел во всей красе свою лимонообразную голову с шишкой на макушке. Он ничего не сказал, но невольно сделал неповторимую гримасу.

Это не ускользнуло от внимания синеглазых. Тот, которого мы между собой назвали «Кси» (должен заметить, что их имен мы так и не узнали, ведь они не издавали ни звука), жестом спросил Бодайца о причине его неудовольствия. Наш комендант, поломавшись для порядка, объяснил Кси, что его удручает вид собственной физиономии, но тут уж ничего не попишешь — нам не дано выбирать себе внешность.

Кси в ответ сделал несколько быстрых точных движений руками. Мы напряженно глядели на него. Через несколько секунд мы поняли, что он имел в виду: он предложил Бодайцу ни много ни мало, как получить более приятную внешность на все время нашего пребывания на 33-33-94.

Мне и Вину это показалось страшно привлекательным. Мы стали уговаривать Бодайца принять предложение, апеллируя к научным интересам: мол, он первый из землян имеет возможность трансформировать свою внешность. Мы взывали к исследовательскому чутью Бодайца, напоминали, что в историю науки навечно вошли имена биологов, которые сами на себе проводили опыты. Однако наш друг считал, что предложение Кси следует отнести к категории суеверий. Тогда мы возобновили атаку, утверждая, что и суеверия требуют научного исследования. Наконец не без внутреннего сопротивления Бодайц согласился на трансформацию, о чем мы немедленно сообщили Кси.

Девяносточетырянин провел нас в укрытый между деревьями шалаш, сплетенный из чего-то вроде бамбуковых побегов. Простота его внутреннего убранства произвела на меня странное впечатление: мебель отличалась высокой функциональностью и даже комфортом, но в то же время, несомненно, была произведением искусства.

Кси достал из тростникового секретерчика какой-то порошок и, вновь создав зеркало, жестом пригласил Бодайца понюхать его, как нюхают табак. Комендант не без колебаний взял двумя пальцами щепотку порошка и сунул себе в нос. И вот на наших глазах его череп начал трансформироваться, приобрел пристойную форму, да что там — идеальную в нашем человеческом понимании. Бодайц не перестал быть самим собой, не утратил присущих ему черт и все-таки изменился. Сущность трансформации состояла в том, чтобы подчеркнуть все красивое, эстетичное в его внешности и затушевать все уродливое.