Simple Storys - [15]

Далее д-р Холичек плавно переходит к проблемам потепления земли, повышения уровня моря, запустения мест птичьих стоянок, убывания корма и смещения времен года.

– Мягкие осени передвинули стрелки на биологических часах птиц. Птицы теперь отправляются на свои «зимние квартиры» дней на десять-четырнадцать позже, чем раньше. А это значит: когда они прилетят, на их стоянках все уже будет съедено. Правда, некоторым пернатым, – продолжает она и снова тянется за носовым платком, – хватает нескольких поколений, чтобы приобрести наследственное знание о новых стоянках и маршрутах перелета. Некоторые уже сейчас зимуют в Южной Англии – вместо того чтобы лететь в Португалию или Испанию. У большинства черных дроздов, например, вся путаница, связанная с перелетами, уже ликвидирована.

Д-р Холичек – единственная в нашей колонне, кто при желании мог бы обогнать перегородивший дорогу «Long vehicle».[17]

– Но хуже всего, – говорит она, – когда соловьи или иволги прилетают на свое прошлогоднее гнездовье, а там лучшие места уже давно заняты самыми обычными птицами, которые агрессивнее перелетных и в отличие от них не истощены.

Фургон, который едет впереди нас, останавливается сразу за Сербицем. Д-р Холичек начинает рассуждать о попытках скрещивания оседлых и перелетных птиц. Я открываю окно. Водители, которые следуют за нами, один за другим выключают моторы. Встречный поток машин безостановочно проносится мимо. Солнце, только что проглянувшее из-за туч, слепит глаза.

Когда мы снова трогаемся, у нас в хвосте оказывается машина с синей мигалкой. Полицейские делают знак, чтобы мы не задерживались.

– Опять авария, – говорю я. Но, проезжая мимо оцепленного места, мы видим только «скорую помощь» – пострадавшей машины нет. Д-р Холичек говорит:

– Между прочим, семьдесят процентов гнездящихся у нас птиц уже занесены в Красную книгу.

Не давая сигнала о повороте и не притормаживая, она сворачивает налево, на проселочную дорогу, и останавливается. Теперь рассказ ее переключился на бабочек, миграцию которых можно наблюдать лишь раз в тридцать лет. Я перебиваю ее и спрашиваю, как насчет барсука. Д-р Холичек сморкается, отщелкивает ремень безопасности, вынимает ключ, вылезает и, не сказав ни слова, куда-то бежит. Я следую за ней по пятам в направлении полицейской машины, в кармане моей юбки – сложенный полиэтиленовый пакет. На ходу натягиваю резиновые перчатки.

Д-р Холичек при каждом порыве ветра отворачивается и наклоняет голову набок, как будто ее дернули за волосы. Она быстро переходит дорогу, пробираясь между двумя поравнявшимися с ней машинами, и, очутившись на другой стороне, бежит дальше. Я замешкалась и теперь пытаюсь по крайней мере не упустить ее из виду.

Полицейский идет ей навстречу, раскинув руки. Они останавливаются, чуть не столкнувшись лбами, видимо, д-р Холичек все еще надеется его обойти. Оба говорят одновременно.

Мимо медленно проезжает автофургон. Я с грехом пополам соединяю в слова синие буквы, разбросанные по белому фону: «Торговое объединение ПЛЮС»; и потом, ниже: «С нами будешь классно жить, но и денежки копить». Выхлопная труба обдает меня удушливым газом.

Д-р Холичек стоит скрестив руки. Полицейский смотрит на ее грудь. Они продолжают о чем-то спорить, и внезапно оба бросают взгляд в мою сторону.

Их на минуту заслоняет от меня еще один автофургон с прицепом.

Когда обзор вновь открывается, полицейский уже один, покусывает нижнюю губу. И смотрит, как я стягиваю с рук перчатки. Потом лениво бредет назад, к машине с синей мигалкой, больше не оборачиваясь.

Д-р Холичек опять убегает от меня, но сейчас ветер дует ей в спину. Она почему-то обхватила себя за локти. Я зову ее. Она не реагирует и скрывается за ближайшим автобусом.

Возвращается прихрамывая. Ее правое колено разбито. Стоя передо мной, она проводит руками по лицу, откидывает назад волосы.

– Он утверждает, будто тут ничего нет. Я настаивала, чтобы он меня пропустил. Он говорит, они обыскали весь кювет и откос, и если бы барсук лежал здесь, они бы его нашли. Но барсук был действительно мертв, вы понимаете, он дергался, а потом умер.

Я спрашиваю, что с ее коленом.

– Он был мертв, – повторяет она. – Полицейские никого не пускают, никого. А если найдут что, то позвонят в музей. Непременно позвонят. Если же нет, нам придется вечером еще раз приехать сюда или после полудня, когда все здесь закончится, когда они это – уберут.

– Уберут что? – спрашиваю я.

– Они не дают никаких объяснений, абсолютно никаких.

– Давайте-ка теперь я поведу машину, – говорю я и подставляю левую руку, чтобы д-р Холичек могла за нее держаться. Кто-то дважды сигналит. Мы не смотрим в ту сторону.

– Спорим, они позвонят еще раньше, чем мы доберемся до музея? – Желтый брелок с ключом от машины воспроизводит надпись на дорожном щите: «Следующие 15 км – коалы». Я открываю для д-ра Холичек боковую дверцу. – Они позвонят в ближайшие несколько минут, я вам гарантирую, и Ханни не будет знать, куда мы подевались, небось подумает: завернули в хорошее местечко и развлекаемся, вместо того чтобы искать барсука. Вот увидите, у вас еще будут с ней неприятности. Но я ей все объясню. Это никуда не годится, чтобы так отшивали людей. И отшивают-то всегда одни и те же! – Д-р Холичек чихает и вытирает нос тыльной стороной ладони. – Только потому, что этот полицейский такой тупица, у вас, может, будут неприятности. Им только дай повод – они рады показать свою власть.