Симонов и война - [249]

С товарищеским приветом, Константин Симонов.

1961

Кармену Р. Л.

Милый Рима!

Получил твое письмо. На первое не ответил, решил отложить разговор до встречи. Но раз ты едешь — скажу сейчас.

После опыта с «Если дорог…» и с дневниками я не вижу пока реальной возможности рассказать в кино о первом периоде войны с той мерой приближения к правде, которая была, скажем, в «Живых и мертвых». А раз так, то мне не хочется принимать участие ни в вольном, ни в невольном — вопреки нашему жизненному опыту и взглядам — приглаживании великого подвига нашей страны в те страшные для нее четыре года. А если не показать, из какой глубокой ямы мы выбирались в сорок первом году, то не покажешь и меры подвига, как мы из этой ямы вылезли и в конце концов дошли до Берлина.

Описывать же такую великую войну — великую по ее непомерной тяжести, промямлив для начала что-то малоразборчивое об отдельных упущениях и недостатках, — «есть тьма охотников, я не из их числа»! И тебе это, по-моему, делать ни к чему.

А сделать по-другому, шире, о войне в целом можно будет лишь тогда, когда в науке и в обществе возобладает справедливый исторический взгляд на весь ход войны — с начала и до конца. Взгляд, при котором можно действительно показать весь путь и всю огромность пройденной нами дистанции от подлинного июня сорок первого года до мая сорок пятого.

Я стремлюсь в меру своих сил на своем маленьком участке работы содействовать возобладанию такого взгляда. Как делать это за письменным столом — знаю: или в печать или в стол. А как за монтажным — не знаю. Там при расхождении в точках зрения в стол не положишь.

Откровенно говоря, я куда более горячо сочувствую плану «Записок современника» (кстати, неплохое название для киноленты) и готов буду всегда поделиться с тобой всеми мыслями, оставшимися еще в моей заметно поглупевшей за последнее время голове.

Наблюдение чудес эквилибристики в исторической военной науке, видимо, уже начинает разрушать у меня в башке какие-то центры равновесия, когда долго смотришь на такую карусель, самого начинает тошнить и хочется закрыть глаза.

За добрые слова о моей книге спасибо. Сам еще не знаю, как она вышла. Иногда кажется — да, а иногда — нет.

Раз едешь — значит едешь. Хорошо понимаю, что предварительные колебания врачей сильно тебе все испортили, но последнее слово за тобой, и раз ты его сказал — остается пожелать тебе доброй работы и хорошего пульса.

Дело, конечно, очень интересное. Только раз уж едешь — по-деловому береги себя, делай только то, что не могут сделать другие, а все остальное грузи на них.

Жалко, что буду в Москве только двадцать пятого.

Обнимаю заочно. Жму руку. Твой К. С.

1971 год

Дементьеву А. А.

Уважаемый товарищ Дементьев!

Студия «Мосфильм» познакомила меня с копией Вашего письма о фильме «Солдатами не рождаются». Хочу изложить в связи с этим несколько соображений.

Никто не заставлял Комитет кинематографии и студию «Мосфильм» ставить фильм по моему роману «Солдатами не рождаются». Если комитет или студия считали неправильным, что одним из двух главных героев моего романа является генерал Серпилин, если они считали, что им не должен быть человек, подвергавшийся в прошлом необоснованным репрессиям, то не надо было ставить фильм по моему роману. Ставить фильм я никого не просил, а давать согласие на то, чтобы в романе было одно, а в фильме другое, — не собирался и не собираюсь.

Я считаю, что и Вы, если по Вашему убеждению, одним из двух главных героев романа и фильма не должен быть человек с такой биографией, как у генерала Серпилина, имели возможность и право, прочитав мой роман и сделанный по нему сценарий, отказаться от участия в военной консультации. Но раз Вы, прочитав и роман, и сценарий, взялись за эту консультацию, я имел и имею право считать, что один из двух главных героев романа и фильма — генерал Серпилин, с той биографией, какая у него есть, не вызвал и не вызывает у Вас возражения. Иначе как же Вы могли браться за консультацию фильма?

Между тем, вся суть второго и третьего пункта Ваших нынешних замечаний, если говорить напрямик, сводится к желанию изъять все то, что связано в фильме с биографией Серпилина. Если у Вас в начале фильма была одна точка зрения на этот вопрос о Серпилине, а теперь возникла другая, новая, а свою прежнюю точку зрения Вы считаете ошибочной, то, по-моему, надо прямо так и сказать, а не делать вид, что то, как изображен в фильме Серпилин, является для Вас неожиданностью. Странная позиция для человека, читавшего роман, сценарий по этому роману и, очевидно, знакомого с предыдущим фильмом «Живые и мертвые», где действует тот же генерал Серпилин, с той же самой биографией.

В третьем пункте своих замечаний Вы удаляетесь от истины, пытаясь искусственно противопоставить генерала Кузьмича и Батюка «лицам, подвергшимся репрессиям». Но в фильме нет «лиц, подвергшихся репрессиям». Среди героев фильма есть только одно такое действующее лицо — Серпилин. Во-вторых, искусственно поставив рядом генералов Батюка и Кузьмича, Вы противопоставляете их обоих вместе Серпилину. Но ведь в фильме все по-другому. В фильме только один человек, генерал Батюк (кстати, в конце фильма снимаемый Сталиным с должности), противопоставлен всем остальным представителям нашего генералитета — и Серпилину, и Ивану Алексеевичу, и Кузьмичу, который является одним из главных положительных героев фильма и выведен мною с такой любовью, которую Вам трудно было бы не заметить, если бы Вы вдруг не решили закрыть на это глаза. Кстати, в моем присутствии на художественном совете «Мосфильма» Вы говорили, что Кузьмич — это замечательный народный образ, чуть ли не лучший в фильме. Допускаю, что Вы могли изменить свое мнение, но у меня-то ведь память не отшибло!