Сильвия и Бруно - [13]

— Кажется, я видел… — пробормотал я сонно, но моя фраза тут же обрела собственную жизнь и дальше потекла самостоятельно: — Кажется, вы сказали… Кажется, он думал… — И внезапно преобразовалась в песенку:

«Он думал — это просто Слон

Дудит в свою трубу.

Он присмотрелся — нет, жена

Долдонит: „Бу-бу-бу!“

Сказал он: „Что ж, и я узнал

Коварную Судьбу!“»

Что за идиот спел такую дурацкую песню? Похоже, это был Садовник, но какой-то полоумный: он остервенело размахивал над головой своими граблями; и вправду сумасшедший: он то и дело принимался отплясывать неистовую жигу; да просто бешеный: надо же так пронзительно прореветь последние слова своей песни!

В песне, кстати, содержался намёк на него самого, ибо ноги у него были слоновые, а верхняя часть тела — просто скелет, обтянутый кожей, и колючие клочья соломы, разбросанные вокруг, наводили на мысль, что он каким-то чудным образом первоначально был весь набит соломой, только набивка выше пояса отчего-то повылазила.

Сильвия и Бруно терпеливо ожидали окончания первого куплета. Затем Сильвия сама по себе (Бруно неожиданно заробел) подошла к Садовнику и застенчиво представилась следующими словами:

— Будьте добры, я Сильвия!

— А то другое существо — оно кто? — сказал Садовник.

— Какое существо? — спросила Сильвия, поглядев вокруг. — Ах, это Бруно. Он мой брат.

— А вчера он тоже был твоим братом? — беспокойно спросил Садовник.

— Конечно, был! — крикнул подкравшийся поближе Бруно. Мальчик обиделся, что его обсуждают, а в разговор не приглашают.

— Ну-ну, — проговорил Садовник с глубоким вздохом. — А то ведь у нас тут глазом моргнуть не успеешь, как то, что было — уже не то. Стоит ещё раз повнимательнее приглядеться — и всё уже по-другому! Но у меня, знаете ли, дел по горло! Я начинаю корячиться с шести утра.

— Если бы я был садовником, — сказал Бруно, — я не стал бы корячиться так рано. Это похуже, чем быть змеяком, — добавил он полушёпотом, обращаясь к Сильвии.

— Но ты не должен лениться по утрам, Бруно, — сказала Сильвия. — Помни, что ранняя пташка червячка клюёт!

— Ну и пусть клюёт, если хочет! — сказал Бруно с лёгким зевком. — Мне змеяки не нравятся. Я буду лежать в кровати, пока ранняя пташка не переклюёт их всех!

— И ты нам в глаза говоришь такие вещи? — вскричал Садовник.

На что Бруно со знанием дела ответил:

— Я говорю вам не в глаза, а в уши.

Сильвия благоразумно сменила тему.

— А это вы посадили все эти цветы? — спросила она. — Какой чудесный садик вы сделали! Вы знаете, я бы хотела жить здесь всегда!

— Зимними ночами… — начал было Садовник.

— Но я совсем забыла, что мы собрались сделать! — перебила его Сильвия. — Не будете ли вы так любезны вывести нас на дорогу? Туда только что пошёл нищий старик — он был очень голоден, и Бруно хотел отдать ему свой пирог!

— Ваш пирог стоит столько, сколько я зарабатываю, — проворчал Садовник, вынимая из кармана ключ и отпирая калитку в стене, огораживающей садик.

— А сколько он стоит? — невинно спросил Бруно.

Садовник в ответ лишь усмехнулся.

— Секрет! — сказал он. — Возвращайтесь побыстрее, — крикнул он вдогонку детям, выбежавшим на дорогу. Я едва успел проскочить вслед за ними, прежде чем калитка вновь оказалась заперта.

Мы поспешили по дороге и очень скоро углядели старика-нищего примерно в четверти мили впереди нас. Дети сразу же бросились догонять его. Они неслись невесомо и быстро, совсем не касаясь земли, да и я сам перестал понимать, как это мне так легко удаётся не отстать от них ни на шаг. В любое другое время эта нерешённая проблема не давала бы мне покоя, но здесь и без того происходило так много занятного!

Старик-нищий был, вероятно, весьма туг на ухо, ибо не обращал никакого внимания на громкие крики, которыми Бруно пытался привлечь его внимание. Старик продолжал устало брести и остановился только тогда, когда мальчик забежал ему вперёд и протянул свой пирог. Бедный малютка никак не мог отдышаться и выдавил из себя всего одно слово: «Пирог!» — но зато оно получилось у него отнюдь не такое грубое и угрюмое, как недавно у Её Превосходительства, но по-детски мягкое и непосредственное.

Старик выхватил у мальчика пирог и жадно его проглотил, точно голодный зверь, но ни словом благодарности не одарил он своего маленького благодетеля — только прорычал: «Ещё, ещё!» — и уставился на перепуганных детей.

— Больше нету, — произнесла Сильвия со слезам на глазах. — Я свой съела. Стыдно, конечно, что вас так грубо прогнали. Мне очень жаль…

Конца фразы я не расслышал, ибо мысли мои переметнулись (чему я и сам несказанно удивился) к леди Мюриел Орм, которая так недавно произнесла эти же самые слова — да, и тем же Сильвиным голосом, и с тем же блеском нежно печалящихся Сильвиных глаз!

— Ступайте за мной! — таковы были слова, которые пробудили меня от раздумий; произнеся их, старик с величавой грацией, так мало соответствовавшей его ветхому платью, взмахнул рукой над придорожными кустами, и они тут же начали никнуть к земле. В другое время я бы глазам своим не поверил или, на худой конец, почувствовал бы сильное изумление, но на этом странном представлении всё моё существо оказалось поглощено сильнейшим любопытством: что же дальше-то будет?