Сильвио Берлускони – Премьер Италии - [18]

У Розеллы на этот счет возникло и развилось целое философское кредо. Но в дискуссии она не вступала; не ее, секретарское, мол, это дело. А в боевых ячейках движения Сопротивления она не состояла, хотя всей душой поддерживала тех, кто противостоял германским и итальянским фашистам, или ушел, как ее муж Луиджи, в трудную эмиграцию за границу.

Эту историю Луиджи узнал еще на вокзале в городке Комо, неподалеку от швейцарской границы, где сын встречал отца среди тысяч репатриантов.

Семья вновь стала единой и счастливой. Луиджи вернулся на работу в банк Карла Разини. Хозяин очень ценил и уважал Луиджи как самого компетентного и доверенного «своего человека», которого в конце финансовой и организаторской карьеры назначил даже генеральным директором одного из главных банковских подразделений – кредитования вкладчиков и партнеров.

Эта банковская специальность и должность отца вскоре поможет молодому Сильвио Берлускони при закладке и становлении собственного дела, при получении значительных кредитов. Но пока Сильвио хорошо понимал: только глубокие и широкие знания дают возможность двигаться вперед в материальном, социальном и культурном отношении как отдельному гражданину, так и всей стране в целом. И Луиджи из Саронно (так любил в моменты откровения называть себя – по месту рождения – отец) внимательно следил за каждым шагом сына в начальной, затем в средней школе и в гимназии маэстро Салезьяни, что размещалась на миланской улице, где когда-то много веков назад бывал великий Коперник.

Устроить сына в это престижное учебное заведение было непросто.

Непросто? Нужны были средства, знания и связи. Здесь Луиджи постарался, да и сын не подвел. Он был дисциплинирован, прилежен, умел приспосабливаться к любому жесткому распорядку: первым вставал на утреннюю зарядку в семь часов, принимал контрастный, но главным образом холодный душ (в отличие от других изнеженных гимназистов), совершал молебны в 8 часов, усердно занимался на уроках (особенно преуспевал по математике, литературе, истории, физике, естественным наукам) и чаще других слышал от преподавателей завидную, но достойную и заслуженную оценку – «оттимо» – превосходно.

Были ли развлечения? Немного. Спорт, лазание на самые высокие мачты, деревья и тумбы – это еще с детства, когда он выглядывал худую небольшую фигуру отца на вокзале в Комо – и, наконец, кино. Проще всего было проникать в зал соседнего кинотеатра, но Сильвио нашел, как всегда, свой путь. Он договорился с киномехаником, который предпочитал посидеть без дела, покурить в баре, а Сильвио под скрежет аппарата в кабине смотрел по нескольку раз понравившиеся ему ленты. В результате все были довольны – и зрители, и механик, и сам Сильвио.

Были ли трудные дисциплины в гимназии? По свидетельству самого Сильвио, конечно, были. Это – классические языки: древнегреческий и латынь, которые буквально «вколачивали» в головы зубрил бывшие священники Одми и Муфатти, но все затраты энергии и сил компенсировали уроки итальянского языка и литературы, которые вел удивительно лаконичный и одновременно красноречивый, несравненный дон Бьянтини. Помимо прочего, он научил гимназистов любить свою альма-матер, уважать друг друга и окружающих, быть всегда скромными и внимательными, почитать старших и без надобности не вылезать, не забегать вперед, не делать из себя посмешище, как персонажи известных басен мировой литературы.

…Я слушал Сильвио Берлускони и передо мной возникал мой класс во 2-й московской спецшколе. Преподаватель русского языка, фронтовик, потерявший руку, Дмитрий Константинович Кипман, аккуратист, всегда гладко причесанный, как денди лондонский одет – по скромным возможностям Москвы 40–50-х годов XX века – это был наш российский дон Бьянтини. Спряжение французских глаголов и другую сложную грамматику в нас вбивали не доны в рясах, а прекрасные донны – в то время медемуазель Эмма Гаевна Мхитарян, Галина Васильевна Покровская и др. Руководил всем директор – славный весельчак и добряк «полководец» Григорий Суворов с женой Антониной Дмитриевной. Все как в миланской гимназии юного Сильвио Берлускони в 40–50-е годы. Знал бы он об этом, наверное, организовал бы движение школьных побратимов. Впрочем, все еще, возможно, впереди…

Сейчас, когда я рассказываю моим друзьям по классу о гимназии Берлускони, вижу, как светятся лица Евгения Ивановича Новоселова – известного в России, Италии и Франции социолога, блестящего переводчика Игоря Качева, объехавшего полмира, инженера Игоря Шмаева, для всех нас навсегда гитариста и барда Брэдли, журналиста и неудачника-коммерсанта Игоря Сандлера («Лисенок»), стоматолога Евгения Иванова, по доброте душевной лишившего одноклассников в общей сложности сотен коренных зубов, Саши Берковского – инженера-железнодорожника, достойного пенсионера и вечного виртуоза-пианиста, Игоря Малышева – физика-теоретика из МИФИ, Юрия Болховитинова из МИИТа. Вспоминаем покойных друзей Валерия Александрова (сына замминистра), публициста и писателя-африканиста из старых «Известий» Анатолия Никанорова. Все мы учились друг у друга верности, порядочности (этому можно и должно учиться!), доброй памяти о прожитых годах, о юности. Учились жить! И жили, несмотря ни на что.