Сильные мира сего - [85]

– Меня опять тошнило.

– Чудесно, чудесно. Я очень рад! – восклицал Люлю.

Он потирал ладонью жилет, и кривая улыбка обнажала его зубы с одной стороны. Затем, словно это могло разом прекратить ее страдания, он добавлял:

– Я сдержу, непременно сдержу свое обещание.

Между тем Сильвена была бесплодна. И не переставала горевать об этом.

После памятного вечера в «Карнавале» она отдавалась каждому встречному; актеры, которые знали ее по театру, лицеисты, охотившиеся за автографами, – все, не исключая толстого венгра-скрипача, пользовались мимолетной благосклонностью Сильвены. Однажды ночью ее увез в своем автомобиле профессор Лартуа. А когда драматург Эдуард Вильнер, который раздел актрису через двадцать минут после того, как они познакомились, вздумал было предаться утонченным любовным утехам, она решительно запротестовала:

– Нет, нет! Только без фокусов!

Но все эти похождения лишь развивали в ней чувственность, доходившую теперь до нимфомании, но главной своей цели она так и не достигла.

Сильвена даже ездила тайком в Нантер, чтобы приложиться к большому пальцу ноги статуи святого Петра: по слухам, это исцеляло от бесплодия.

В конце концов все гинекологи, к которым она обращалась за советом, категорически заявили, что у нее никогда не будет детей.

Неосмотрительно солгав Люлю, Сильвена вынуждена была теперь продолжать игру. Она ловко пользовалась мнимой беременностью для внезапных «причуд»: то ей хотелось получить брошь, то кольцо, то – среди лета – норковую пелерину.

«Уж этого он у меня не отберет, – думала она, – но, боже мой, что будет в тот день, когда обман обнаружится!»

У Люлю Моблана признаки беременности Сильвены не вызывали никаких подозрений. Одно только удивляло его: почему у нее совсем не меняется фигура.

– О, в нашей семье так бывало у всех женщин, – отвечала она. – Мама была уже на пятом месяце, а никто и не подозревал, что она в положении.

Окончательно уверившись, что он совершенно нормальный мужчина, Люлю решил действовать так, как действует большинство мужчин: когда их постоянные любовницы ждут ребенка, они заводят связь на стороне. Он нашел себе другую даму – очень милую, очень благоразумную, обитавшую где-то возле парка Монсури. Расставаясь с Сильвеной, Моблан навещал свою новую пассию в половине одиннадцатого утра; немного пощекотав ее накрахмаленной манжеткой, он оставлял на столике возле кровати сложенную кредитку. Люлю не придавал этому знакомству серьезного значения, речь шла скорее о мужском достоинстве.

Но когда Сильвена узнала о похождениях Моблана, то закатила ему ужасную сцену; рыдая, она вопила, что это неслыханный, невероятный случай.

Он кое-как успокоил ее, подарив дорожный несессер с позолоченными пробками на флаконах. Получив подарок, Сильвена, недолго думая, решила найти ему применение и уговорила Люлю повезти ее в Довиль.

Люлю ненавидел все, что было связано с деревней, курортами, приморскими городами, минеральными водами. В августе, как и в декабре, он неизменно тяготел к Большим бульварам, своему клубу, кабачкам. За последние десять лет он не выезжал дальше Сен-Жермен-ан-Ле, и то лишь на один день. Но он считал себя обязанным заботиться о здоровье Сильвены!

– Перемена климата пойдет на пользу бедняжке, – говорил он.

Для этой поездки Моблан взял напрокат большой желтый автомобиль «испано-суиза». И всю дорогу неустанно повторял шоферу:

– Не торопитесь. Убавьте скорость! Мадам в интересном положении. Будьте осторожны, избегайте толчков.

Месяц, проведенный в Довиле, был далеко не таким, каким он представлялся воображению Сильвены. Люлю строго-настрого запретил ей танцевать, купаться, быть на солнце. Целыми часами ей приходилось лежать на балконе в гостинице, наблюдая, как люди бегут по мосткам к воде и как гоночные яхты, опережая друг друга, скользят по морской глади. Ей оставалось лишь одно развлечение: вывинчивать и снова завинчивать позолоченные пробки флаконов своего несессера.

– Послушай, Люлю, если так будет продолжаться, я сойду с ума! – кричала она.

Тогда Моблан отправлялся с ней в магазин и покупал сумочку или шарф – он был уверен, что подарок лучше всего успокоит Сильвену.

Оставшись одна, молодая женщина сжимала виски руками и горестно вздыхала: «У меня есть все: успех в театре, деньги, квартира, горничная, драгоценности, а я так несчастна!»

Люлю между тем все ночи проводил в казино. Покусывая кончик сигары, он сидел за столом, где играли в баккара, и неизменно ставил на цифру пять, по его собственным словам – «из принципа»; покидая игорный зал он регулярно оставлял крупье чек на внушительную сумму.

– Только подумай, как много мне приходится тратить из-за тебя, – укорял он Сильвену. – О, эта поездка влетит мне в копеечку! Да, да!

Она попробовала заикнуться о новой роли в предстоящем сезоне.

– В твоем положении! Забудь и думать об этом, крошка! – воскликнул он. – Это безрассудно.

Нельзя лгать до бесконечности, и Сильвена понимала, что час расплаты близок.

Едва возвратившись в Париж, она ночью прибежала к Анни Фере, чтобы найти утешение в ее объятиях.

– Миллион! Нет, ты пойми, Анни, из моих рук уплывает миллион, и лишь потому, что я не могу родить этого проклятого младенца! – рыдала она. – Ведь такая сумма мне твердо обещана, у меня есть письменное обязательство! А там я живо выставила бы Люлю за дверь и жила бы припеваючи всю жизнь. Слыханное ли дело, чтобы человеку так не везло!