Сильные мира сего - [118]

Какой-то лысый человек играл четками. Старший служитель вырвал их у него из рук, проговорив:

– Запрещено, вы это отлично знаете.

Заметив возмущение на лице госпожи Полан, он пояснил:

– Никогда нельзя знать, что они могут выкинуть. Он еще, чего доброго, кого-нибудь задушит или сам повесится на четках.

Изабелла обратила внимание на какого-то старика с величественной осанкой: он расчесывал маленьким гребешком свою великолепную бороду, окладистую, как у индийского раджи. Взглянув на Изабеллу, он учтиво наклонил голову и продолжал расчесывать бороду. Его чело и все жесты дышали благородством.

Люсьен Моблан лежал в самом конце палаты, на последней кровати в левом ряду; вернее было бы сказать, что на кровати покоилось лишь его тело. Люлю неподвижно вытянулся на спине, его выпуклые глаза были плотно прикрыты веками, лицо чудовищно исхудало.

Он медленно и слабо дышал, при каждом вздохе губы его чуть приоткрывались, а кончик языка немного высовывался наружу.

Увидя это неподвижное тело, обе женщины молча переглянулись.

– Каким образом он сюда попал? Как это случилось? – прошептала Изабелла.

– Стало быть, вы его знаете? – осведомился старший служитель.

– Конечно, конечно. Это сводный брат покойного мужа моей тетки и старый знакомый моего собственного мужа; я могу дать все необходимые сведения о нем.

Обратившись к госпоже Полан, она сказала:

– Надо немедленно предупредить господина Шудлера или кого-нибудь из братьев Леруа. Необходимо взять его отсюда и поместить в какую-нибудь больницу.

На лице старшего служителя появилось обиженное выражение.

– В другом месте ему будет не лучше, – пробурчал он, – разве только вы наймете особую сиделку. Но взгляните сами… По-моему, это будут просто выброшенные деньги.

– Вы полагаете, что…

Старший служитель только покачал головой и скорчил красноречивую гримасу.

– Знаете, я на них немало насмотрелся… У меня глаз наметанный, – продолжал он. – И если уж я вам говорю…

Госпожа Полан нагнулась к уху Изабеллы:

– Я того же мнения, что и служитель. Господин Моблан долго не протянет.

– Но как он сюда попал? – снова спросила Изабелла.

Старший служитель в нескольких словах изложил то, что ему было известно: Люлю в состоянии помешательства был задержан на станции метро «Бастилия», где он стоял, вцепившись в решетку. Затем его отвезли в городскую больницу, оттуда – в больницу Святой Анны, и наконец он попал сюда, в сумасшедший дом, в отделение страдающих слабоумием стариков. При нем не было никаких документов – то ли он их потерял, то ли сознательно уничтожил, и некоторое время ему удавалось симулировать потерю памяти.

«Не знаю, не знаю, – отвечал он на вопрос об имени. – Какое это имеет значение, у меня больше нет имени».

– А потом, в один прекрасный день, хотя его уже никто ни о чем не спрашивал, он внезапно заявил, что его зовут Оливье Меньерэ и что он женат.

Пока велся этот разговор, Люлю Моблан даже не пошевелился.

– Он все время спит? – спросила Изабелла.

– Он вовсе не спит, просто притворяется. Когда он спит по-настоящему, то не шевелит губами, как сейчас. Впрочем, сказать по правде… большой разницы нет.

Больной на кровати рядом с Люлю, казалось, не обращал никакого внимания на посетителей. Он сидел, скорчившись, в постели и что-то быстро писал, положив лист бумаги на колени: крошечный огрызок карандаша стремительно летал по листку. Потом он на мгновение остановился и скороговоркой бросил старшему служителю:

– Завтра! Бумагу! Обязательно! Бумагу!

По другую сторону кровати Люлю находился душ; большой шланг валялся на полу.

– Ну-ка, папаша, вставайте, – проговорил старший служитель.

Люлю по-прежнему не шевелился.

– Ну же, господин Меньерэ, давайте…

– Нет, нет, вовсе не Меньерэ, – сказала Изабелла, нахмурившись.

И шепнула служителю:

– Моблан.

– Ну же, господин Моблан!

Люлю по-прежнему с легким присвистом выпускал воздух изо рта.

Он слышал, что его окликают, но не хотел открывать глаза, не мог их открыть, ибо наполовину спал, наполовину бодрствовал. Вот что представало перед его мысленным взором в эту минуту. Он направлялся к площади Терн. Какая-то женщина только что поцеловала его. Он был доволен. Он знал, что там, в конце авеню Ваграм, встретит еще двух женщин, и они поведут его на верхний этаж дома под черепичной крышей; в этом доме с маленькими окнами он никогда не бывал, но отлично знал его, ибо уже много лет видел во сне. Он шел с закрытыми глазами, медленно пересекая площадь. Вокруг двигались автомобили. Надо было открыть глаза, ведь его могли раздавить, но он понимал, что стоит ему поднять веки, и он тут же перестанет видеть обеих женщин с авеню Ваграм и домик с маленькими окнами. А смотреть на них было куда интереснее, чем отвечать какому-то служителю.

Санитар, медленно проходивший вдоль кроватей, сказал старшему служителю:

— Гляди, каким тихоней прикидывается! А ведь иной раз такое начнет выкидывать – только держись! Чтобы привести его в чувство… приходится…

На ночном столике возле Люлю не было ни блокнота, ни бумажника, ни кулька с конфетами, какие лежали на других столиках; зато тут виднелись четыре плоских аккуратных бумажных пакетика.