Силиконовые горы - [2]

ГЛАВА 1

Я никогда не видела моря – так уж вышло. Может быть, виноваты мои родители, которые считали, что переизбыток впечатлений вреден для хрупкой детской психики. А может быть, мой характер, который со стороны мог бы показаться (и ведь казался всем!) инертным, – я никогда не рвалась навстречу смутным фантазиям, довольствовалась тем замкнутым будничным мирком, который сформировали вокруг меня обстоятельства.

Десятиметровая комнатка с линялыми обоями и выцветшими занавесками – когда-то, в детстве, она казалась мне огромной! Постеры каких-то рок-идолов, криво прилепленные к стенам. Исцарапанный перочинным ножиком письменный стол. Старый диван, чья неприличная ветхость была трогательно замаскирована покрывалом с рюшами.

Меня зовут Алиса, и мне 25 лет, двадцать из которых я провела в двухкомнатной малогабаритке на самой окраине Москвы.

С родителями у меня не ладилось, казалось, с самого начала. Даже странно – еще в раннем детстве я поняла, что слеплена совершенно из другого теста. Мои ободранные колени, растянутые грязные штаны, торчащие во все стороны волосы, испещренный безнадежными двойками дневник и вошедшее в привычку бытовое хамство никак не вписывались в алгоритм «мать – интеллигентный библиотечный работник, плюс отец – тихо стареющий инженер, пределом мечтаний которого является автомобиль модели „Лада“».

Еще тогда, гоняя по пыльным дворам на раздолбанном «Орленке», доводя до белого каления учителей, я понимала, что никогда, НИКОГДА не стану такой, как мои родители.

Мать с аккуратной прической, похожей на свежевыпеченный витиеватый калач (в голове не укладывается – ей приходилось вставать в половину седьмого утра, чтобы соорудить из своих волос такую безвкусицу), в отглаженной юбке миди и немодной старенькой блузочке. И отец в застиранной клетчатой рубахе, который только и знал, что усесться с газетой «Советский спорт» перед телевизором и тупо переключать его с канала на канал, пока не уснет.

«Алисочка, не ходи так быстро, это некрасиво. Алисочка, приличные девушки не матерятся. Алисочка, держи спину прямо. Алисочка, пиво – не для дам. Алисочка, какую ужасную музыку ты слушаешь…»

Б-р-р, до сих пор передергиваюсь, если меня так называют – Алисочка.

Неудивительно, что с такими, до тошнотворности приличными родителями я с самого детства противопоставляла себя благополучному миру в их понимании этого слова. Игнорировала школу, красила челку в ярко-синий цвет, носила грубые боты и армейские штаны, пила пиво, правда, без особого удовольствия, помногу курила, путалась с кем попало. В тринадцать лет потеряла невинность с помощью подвыпившего дворового хулигана – о, нет! он не был романтическим героем моего сердца, я и тогда цинично называла его «дефлоратор Петя».

Кстати, грубые боты и армейские штаны я ношу до сих пор.

Я бросила школу, недоучившись в последнем классе, – безапелляционно, ни с кем не советуясь, заранее настроившись игнорировать уговоры и снисходительно ухмыляться в ответ на мини-горе родителей.

Мне было восемнадцать с небольшим, когда наши отношения дошли до точки кипения. Наверное, мой детский максимализм проявлялся в жестокости к ближним – сейчас я даже немного жалею о былой резкости. Целыми днями слоняясь по улицам, знакомясь с самыми мутными из возможных персонажей, встречающихся в московских декорациях, напиваясь дешевым шампанским, я возвращалась заполночь домой и уже в прихожей натыкалась на укоризненный взгляд бледной от невольного недосыпа матери. Зябко кутаясь в нелепый выцветший халат, она набирала побольше воздуха и экспрессивным полушепотом принималась читать нотации, знакомые мне назубок. Что я никчемная девица, что сопьюсь и рожу ребенка-урода, что питаюсь, как энергетический вампир, отрицательными эмоциями окружающих и ей стыдно за такую дочь, как я.

Инертно игнорируя ее раздражение, я протискивалась в ванную, слегка толкнув ее плечом.

И вот однажды мать не выдержала, сорвалась. Костлявая, не знающая маникюра пятерня сомкнулась на моем предплечье. Как волейбольный мяч, запущенный мускулистым нападающим, я полетела к противоположной стене, пребольно ударившись. «Проститутка!» – не жалея голоса, констатировала она. Мне было и обидно, и смешно.

В тот день я ушла из дому – как потом выяснилось, навсегда.

У меня был любовник, мелкий бизнесмен, владеющий тремя продуктовыми палатками у ближайшей станции метро. Он-то и помог мне на первых порах. Я сняла комнатку в коммуналке и устроилась продавщицей в овощной ларек.

Вступив в самостоятельную жизнь, как на красивую ковровую дорожку, я наивно думала, что все самое захватывающее ожидает меня впереди, все только начинается. Опьяняющая взрослость непременно превратит жизнь вихрастой московской Золушки в приключенческий роман.

На практике же получилось иначе. Мое существование напоминало бег муравья по ленте Мебиуса. Шли месяцы и годы, а я по-прежнему жила в пятнадцатиметровой комнатенке, пропахшей чужими гороховыми супами (ох уж эти коммунальные кухни!) и ветхостью, работала без удовольствия и перспектив и почти ни о чем не мечтала.

* * *

Противоположный пол вызывал во мне скорее не романтический, а исследовательский интерес. Было время, когда я спала с кем попало. Бас-гитарист никому не известной рок-группы, патлатый уличный художник с Арбата, нервный менеджер среднего звена с подергивающимся от хронического недосыпа веком, героиновый барыга, сосед из дома напротив с дряблым брюхом и подозрительной супругой – я словно специально выбирала экземпляры, будто бы сбежавшие из цирка моральных и физических уродств.