Сила слабых. Женщины в истории России (XI-XIX вв.) - [108]

Она не стала прятаться, пережидать опасное время. Ее деятельность была упорной и целеустремленной — не дать угаснуть революционной борьбе в стране. Фигнер устроила нелегальную типографию в Одессе, которая была вскоре обнаружена полицией. Она не подозревала, что Сергей Дегаев, которого она ввела в центральную организацию «Народной воли», стал предателем.

В Харьков к ней приехал Дегаев.

— Чувствуете ли вы себя здесь в безопасности? — спросил он Веру Фигнер.

— Да, вполне, разве что встречу на улице Меркулова,— ответила она с улыбкой, как о чем-то невероятном (Меркулов был одессит, который выдал полиции многих народовольцев).

Вскоре после этого разговора, 10 февраля 1883 года, выйдя утром из своей квартиры, Вера Фигнер лицом к лицу столкнулась с Меркуловым. Однако даже это странное обстоятельство при аресте не заставило ее сомневаться в Дегаеве. И лишь во время следствия ей пришлось пережить страшное нравственное испытание, когда ее познакомили с показаниями Сергея Дегаева: он выдал всю военную организацию и в Петербурге и на юге. Боясь мести со стороны уцелевших народовольцев, Дегаев после своего предательства кинулся за границу и покаялся Льву Тихомирову, обещав убить начальника сыскной полиции Судейкина, который его завербовал. Накануне суда в сентябре 1884 года защитник шепнул Фигнер, что Дегаев убил Судейкина и скрылся. Позднее он эмигрировал в Америку.

После трехдневного пребывания в камере департамента полиции Фигнер перевели в Петропавловскую крепость, где она провела до суда 20 месяцев.

Через месяц после ареста в камеру к Фигнер вошел жандармский генерал Середа. Он был назначен для расследования революционной пропаганды в войсках. Середа галантно поцеловал руку Фигнер, сказал, что она хороший человек, и выразил сожаление, что у нее не было детей. Фигнер с изумлением выслушала его признание, что он не сторонник существующей системы: «Я люблю свободу, но политическим убийствам не сочувствую. Я понимаю борьбу на баррикадах, но не удар из-за угла». Генерал сказал Фигнер, что не намерен делать большого процесса, и сдержал свое слово: вместе с ней судили лишь 14 человек.

Показания Фигнер, написанные ею в камере, переходили из рук в руки. «Мы читаем их как роман»,— говорил арестантке жандармский офицер. Копию их показывали бывшему мужу Фигнер А. В. Филиппову. Отдавая себе отчет в том, что ее борьба и борьба ее товарищей закончена, а показания ее вряд ли кого-нибудь могут подвести, Вера еще пыталась утвердить свое дело подробным и ярким рассказом о своей революционной деятельности и деятельности друзей.

Суд приговорил Веру Фигнер к смертной казни через повешение. На восьмой день после суда в камеру к Фигнер вошли комендант крепости, старый генерал, смотритель и офицеры. Генерал прочитал указ: «Государь император всемилостивейше повелел смертную казнь заменить вам каторгой без срока». Началась вторая жизнь Веры Фигнер.

12 октября 1884 года Вере Фигнер надели наручники и отвезли в Шлиссельбургскую крепость, эту русскую Бастилию. «Вы узнаете о своей дочери, когда она будет в гробу»,— ответил матери Веры Екатерине Христофоровне петербургский сановник, когда она попыталась что-нибудь узнать о Вере.

Долгие годы провела Фигнер в камере № 26. Как-то за перестукивание с товарищами Веру наказали и повели в карцер. Тут она впервые увидела внутренность тюрьмы при вечернем освещении: небольшие лампочки, повешенные по стенам, освещали два этажа здания, разделенные лишь узким балконом и сеткой, которая была протянута вместо пола второго этажа. «Эти лампы горели, как неугасимые лампады в маленьких часовнях на кладбищах, и сорок наглухо замкнутых дверей, за которыми томились узники, походили на ряд гробов, поставленных стоймя. За каждой дверью — товарищ, узник, каждый страдающий по-своему: умирающий, больной и ожидающий своей очереди».

Первые годы были самыми страшными: даже смерть казалась желанной, ведь смерть оправдывалась идеей мученичества, которое сопровождает всякую борьбу.

Остановил страх безумия, этой деградации человека, унижения его духа и плоти. «Но остановиться значило — стремиться к норме, к душевному выздоровлению. И этому помогли друзья. Засветились маленькие огоньки, как огни восковых свечей на вербное воскресенье. Заговорили немые стены Шлиссельбурга — завязались сношения с товарищами. Они дали ласку, давали любовь, и таяла от них ледяная кора Шлиссельбурга». Товарищи Фигнер по крепости Ипполит Мышкин и Михаил Грачевский умерли как герои: они решили выйти на суд, чтобы разоблачить страшные тайны Шлиссельбурга — голод, холод, побои заключенных. Мышкин дал пощечину смотрителю тюрьмы и был расстрелян, без суда. Грачевский ударил тюремного врача, был заперт бессрочно в карцер, но суда над собой, как он хотел, не дождался и сжег себя, облившись керосином из лампы.

После самосожжения Грачевского за недосмотр был уволен смотритель Соколов. «Его бессердечие, злость и садизм были удивительны даже для тюремщика — он любил свое дело — гнусное ремесло бездушного палача».

Сохранить себя в этих условиях — значило вести борьбу. Борьбу за прогулки, за книги...