Сила присутствия. Том 1 - [71]

Одним из предметов ее отвращения был лук, запрещенный в употребление вдовам брахманов. Когда она отказывалась готовить лук, Бхагаван показывал ей луковицу и говорил: «Какая могущественная маленькая луковица! Она способна преградить моей матери дорогу в рай». Тогда его мать уходила и плакала где-нибудь в углу, но Бхагаван не выказывал ей ни капли сочувствия. Вместо этого он кричал: «Плачь, плачь! Чем больше ты плачешь, тем лучше!»

Колкости Бхагавана на самом деле были проявлением его любви. Страстно желая даровать ей свою милость, он безжалостно расправлялся с любыми препятствиями, мешающими ее духовному росту, как бы глубоко они ни были укоренены в традиции и какими бы «священными» ни были.

Много раз управляющий ашрама изобретал новые правила и пытался навязать их самому Бхагавану. Например, однажды руководство ашрама решило ввести правило, согласно которому никто не должен был беспокоить Бхагавана с 12 до 14 часов. Даже не обсудив это с Бхагаваном, двери холла стали закрывать на это время и Бхагаван оставался запертым внутри. Когда Бхагаван спросил, зачем это делают, ему ответили: «Бхагаван, это ради вашего здоровья».

Бхагаван воспротивился нововведению, однако его не послушали. Тогда Бхагаван стал уходить на это время и сидеть снаружи. Руководство ашрама стало умолять Бхагавана принять этот распорядок. В конечном итоге он уступил их просьбам.

Бхагаван часто давал понять, что не хочет, чтобы преданным запрещали входить к нему, но, когда он был очень болен, управляющий ашрамом взял это дело в свои руки и запретил всем преданным входить в его комнату. В последние дни жизни Бхагавана за дверями его комнаты поставили охрану и дали строгий приказ, чтобы ни один человек не тревожил его. Для такой меры были причины: Бхагаван только что перенес одну из многочисленных операций.

Но однажды пришел садху и попросил о встрече с Бхагаваном. Человек, охранявший вход, объяснил ситуацию и сообщил ему, что его просьба не может быть удовлетворена. Тогда садху пошел в администрацию и повторил там свою просьбу, сказав, что ему нужно уехать сегодня же и что он не может ждать, пока Бхагаван поправится. Сотрудники администрации отказали ему в просьбе, так как не хотели поступать вопреки предписаниям врачей. Садху смирился с отказом и, раздосадованный, направился в сторону ворот. Должно быть, Бхагаван слышал его просьбу, потому что, когда садху проходил мимо комнаты Бхагавана, он с изумлением увидел, что Бхагаван стоит снаружи и поджидает его. Садху подошел, и они смотрели друг на друга, не говоря ни слова, около десяти минут. Затем садху ушел, а Бхагаван вернулся в свою комнату.

В течение дня преданные часто приносили Бхагавану разную еду, не думая, как эта пища повлияет на его организм. Бхагаван съедал по кусочку от нескончаемых подношений, а затем терпел мучения. Но не все подношения он принимал одинаково. Он мог целиком съесть подношение одного преданного, даже если оно было обильное, но из рук другого не принять ничего, хотя еда была хорошо приготовлена и поднесена, казалось, с огромной преданностью. Иногда кто-нибудь клал свое подношение перед Бхагаваном и стоял перед ним по нескольку часов, но Бхагаван даже не удостаивал его взглядом. Многие преданные уходили расстроенными, – никто не мог заставить Бхагавана принять дар, который он решил отвергнуть. Сложно было предугадать линию его поведения. Он мог в один день съесть подношение, а на следующий день отвергнуть, хотя его мог поднести тот же человек.

Непредсказуемость Бхагавана в еде можно проиллюстрировать замечательной историей, которую рассказал мне Субраманьян, один из кухонных работников ашрама. Примерно за два года до смерти Бхагаван сидел в холле в окружении преданных. Все были голодны. Колокольчик уже прозвонил на обед, и некоторые ожидали уже в столовой. Бхагаван задерживался, так как от ревматизма у него болели колени. Перед тем как встать, ему приходилось растирать их. Закончив свой небольшой массаж, он медленно поднялся, оперся на трость и не спеша пошел к двери. В дверях он заметил деревенского молочника в хлопчатобумажном покрывале, с глиняным горшком, висящим на лямке у него на плече.

Бхагаван остановился, посмотрел на него и воскликнул удивленно: «Смотрите-ка! Неужели это Чин-напаян?»

«Да, это я, Свами», – ответил молочник с преданностью и уважением.

«Как ты поживаешь? – спросил Бхагаван. – У тебя все хорошо? Ты пришел ко мне? Похоже, у тебя все отлично. Что у тебя в горшке? Ты принес кулу (пшенную кашу)?»

«Да, Свами, – застенчиво ответил молочник. – Я принес для вас немного кулу».

«Тогда угости меня», – сказал Бхагаван. Он положил трость, сложил ладони в форме чаши, наклонился вперед и поднес ладони к губам. Молочник начал лить тонкой струйкой жидкую кашу из своего горшка в ладони Бхагавана. Бхагаван пил ее маленькими глотками, держа запястья у подбородка, а лицо бедняка сияло от счастья. Бхагаван пил, не отрываясь, словно сероватая жидкая каша была для него нектаром.

В столовой ждали проголодавшиеся люди. Некоторые начали беспокоиться, так как еду не подавали до момента, пока Бхагаван не придет и не сядет на свое место. Один из посетителей вышел из столовой посмотреть, что задержало Бхагавана. Когда он сказал Бхагавану, что все ждут его в столовой, Бхагаван возмущенно ответил: «Вы что думаете, я здесь только ради вас? Разве я принадлежу вам? Вы заботились обо мне, когда я жил на горе? Тогда я никому не был нужен, кроме пастухов, таких, как Чиннапаян, которые делились со мной своей