Сила одного - [56]

От этого крика и выражения ее глаз лицо Шрама стало еще бледнее. Застывшими, словно неживыми глазами, он смотрел на свою жену.

— Дима, ты жив! — попыталась вырваться и броситься к нему Наташа, но Николай, удерживая ее, еще крепче сдавил ее хрупкую шею.

— Отпусти ее. И тогда я отпущу тебя… — погасшим вдруг голосом, словно глядя куда-то в пространство, отстраненно проговорил Николаю Шрам.

— Конечно. Но сначала нам с тобой нужно заключить небольшую сделку, — уже окончательно овладев собой, заговорил Николай. — То есть сначала ты должен бросить оружие, и тогда я ее отпущу…

— Ты думаешь, я доверяю тебе? Стоит мне положить автомат, и ты убьешь нас обоих.

— Ладно, оставим это пока. Кстати, скажи— как тебе удалось спастись? Я думал— тебе верный конец. Надо же было так ошибиться.

Но тут в руках Николая снова забилась Наташа, пытаясь освободиться, — при виде мужа, которого она считала погибшим, ее охватила истерика, и она уже почти не контролировала себя. Поэтому Николаю приходилось прилагать немало усилий, чтобы по-прежнему держать ее.

— Отпусти ее— и уходи, — снова сказал Николаю Шрам.

— Нет. Я же сказал: сначала— сделка. А все остальное— потом. Но прежде всего ты расскажешь, что тебе обо мне известно и каковы были твои планы после этого штурма, потом… Ну-у, говори— если не хочешь, чтобы я прострелил твоей куколке голову! — выходя из себя из-за молчания Шрама, закричал Николай.

— Дима, расскажи мне, как ты остался жив. И почему он мне сказал, что ты убит, — обращаясь к Шраму, со слезами в глазах, слабым голосом заговорила Наташа, уже не сопротивляясь и стоя на подкашивающихся ногах.

Внимательно взглянув на нее еще раз, Шрам, обращаясь к Наташе, заговорил:

— …Все началось там, в Чечне… Там мы с ним, — Шрам кивнул на слушающего с насмешкой на губах Николая, — мы с ним были какое-то время друзьями. В том отряде боевиков, в котором мы воевали против своих же земляков-федералов, нас, русских, было всего лишь двое. Это нас и сдружило. На войне сразу видно человека— как стеклышко, — что у него внутри. В серьезных боях, в горных переходах, с пудами груза за спиной фальшь, притворство, как на “гражданке” не проканает. И, судя по тому, каким я его знал в боях, он казался мне настоящим другом. Я думал, на такого можно положиться в беде и такому можно полностью доверять. Тогда я еще не знал, насколько я заблуждался. Не знал, что у этого человека— двойное дно. — С ненавистью взглянув при этих словах на с равнодушной ухмылкой стоявшего Николая, Шрам продолжил: — Я считал его другом и поэтому стал слишком доверять ему, делился своими мыслями, заботами и секретами. И однажды я рассказал ему о тебе. О том, какая ты замечательная. И даже показал ему твою фотографию. Это было моей самой страшной ошибкой. Я тогда еще не знал, что за планы вынашивает в своей голове этот человек. Не знал, о чем они там постоянно шептались с этим кривым Мустафой. В отличие от меня, он со мной не особенно откровенничал. Так вот, когда я показал ему твою фотографию, в голове этого гада созрело решение, о котором я совсем не догадывался. Он уже тогда подумывал о том, как, бросив войну, открыть бандитский бизнес где-нибудь на “гражданке”. Ворочать наркотиками, оружием и делать из молодых солдат послушных шахидов. Впрочем, — взглянув на Наташу, проговорил Шрам, — тебе и самой это все прекрасно известно. Но для того, чтобы начать это свое “дело”, ему надо было где-нибудь обосноваться. И когда я рассказал ему о тебе, в его голове тут же созрело решение: он решил воспользоваться тобой как “базой”, а саму тебя использовать в качестве неотразимой приманки для офицеров и солдат. И, взглянув на фотографию, сразу понял: вот та, с помощью которой он сможет делать деньги: вербовать офицеров, заманивать в капкан солдат. Поэтому все, что нужно было ему сделать, — это заставить тебя работать на него. А сделать это, по его мнению, было проще простого— достаточно убрать меня, а потом, приехав к тебе, назваться моим другом, рассказать о моей смерти от рук федералов и тем самым подготовить в твоей душе почву для мести, чтобы затем привлечь тебя для участия в его темных делах…

У слушавшей все это Наташи катились слезы из глаз.

Погруженный в воспоминания Шрам продолжал:

— А первое, что ему нужно было сделать для осуществления этого плана, — убить меня. Что он и попытался сделать безо всякого сожаления и каких-либо колебаний. В одну из ночей нас двоих боевики назначили в дозор. Мы должны были наблюдать за ведущей в город дорогой. В основном за колоннами федералов. Фиксировать: что за колонны— везут солдат или какой-нибудь груз. И докладывать обо всем увиденном командиру отряда.

Мы просидели в том окопе почти всю ночь. Но так никого и не увидели. Близился рассвет. А с ним и наше время возвращаться обратно, на базу. И тут вдруг издали, со стороны города, послышался гул приближающейся машины. Мы приготовились к стрельбе. И, наконец, в предрассветных сумерках увидели одиноко мчавшуюся по дороге легковую машину. Это был солдатский “уазик”. В нашу задачу совсем не входило кого-либо обстреливать. И этот полупустой автомобиль мы должны были пропустить, чтобы лишний раз не “светить” нашу засаду. Но он, — проговорил Шрам, имея ввиду Николая, — решил поступить по-своему: обстрелять эту машину. Я тогда даже не догадывался, зачем ему это было надо. И удивился, когда он вдруг, даже не предупредив меня, начал стрелять. Мне ничего не оставалось, как тоже стрелять. Расстрелять эту легкую— и беззащитную, как консервная банка, машину нам, опытным и метким, не составляло труда. Обоих сидевших в машине федералов— водителя и напарника— мы в пять секунд расстреляли. Я тут же спросил его: зачем он открыл стрельбу? На что он ответил, что это штабная машина и нам надо бы ее обыскать. Я, конечно, удивился, потому что по машине видно было, что никакая она не штабная. Но раз уж мы ее остановили, надо было хотя бы узнать: есть ли там что? Поэтому мы выбрались из окопа и пошли вниз— на дорогу, к машине. Когда мы приблизились к ней, я как-то не обратил внимания, что он почему-то отстал от меня. Подойдя к машине, я забрался внутрь, заглянул в “бардачок”. И тут меня вдруг что-то словно толкнуло: подняв глаза, я взглянул вперед и увидел через лобовое стекло, как он целится в меня из автомата. Я ничего не успел сделать— он расстрелял меня в упор. А один из осколков лобового стекла рассек мне лицо. Он хотел устроить все так, будто меня убили федералы. Но просчитался, — после паузы продолжал Шрам глухим голосом. — Я остался в живых. Меня подобрала группа возвращавшихся с задания федералов и приняла за своего. Меня, почти безнадежного, доставили в санчасть, а оттуда— в госпиталь. Меня считали почти безнадежным, но благодаря заботе врачей… — Шрам, потупившись, сделал паузу. — Благодаря уходу врачей я все-таки выжил и снова встал на ноги. А в память о той ночи, когда я едва не погиб, на моем лице остался вот этот шрам. — Сказав это, Шрам провел рукой по своему лицу. Наташа было подалась к нему, но не терявший во время своего рассказа бдительности Николай грубо дернул ее назад.