Сила одного - [22]

Самого Тайсона доставили на гаупвахту. Там он впервые всерьез почувствовал, что значит несвобода. Тут-то и выступил на сцену особый отдел. Когда Тайсон, сидя на “губе”, предавался непривычным для него размышлениям, к нему в камеру шагнул один из особистов: худощавый, с бледным, острым, как у крысы, лицом, со “скользкими” жестами и движениями. Его бесцветные глазки настойчиво сверлили замершие в отупении глаза Тайсона., а затем он предложил ему выбор: прежнюю вольную жизнь в казарме, с солидной надбавкой к солдатскому жалованью, полной свободой от всякой службы и прочих обязанностей… Или суд, дисбат и никак не менее пяти лет отсидки. Тайсон долго молчал, но лишь потому, что под его приземистым железобетонным лбом складывался один-единственный вариант ответа— положительный. Он дал согласие работать на особистов. Выполнять их “специфические” задания. Выбивать, когда это надо, все что нужно, из кого бы то ни было. И в этом он, конечно же, преуспевал. Его подсаживали в камеры к сидящим там “нужным”, но упрямым солдатам и офицерам. И Тайсон выбивал, выколачивал, выковыривал все, что ему поручали, из любого, даже наикрепчайшего орешка. А иногда, случалось, и забивал кого-нибудь до смерти, когда это ему поручалось. Или когда так выходило. Но теперь все ему сходило с рук. Поскольку за ним стоял особый отдел.

В принципе то, что делал Тайсон, выполняя поручения особистов, было то же самое, чем он занимался и прежде. Бил, унижал, истязал. Жестоко мучил свою жертву, получая от этого наслаждение.

И сейчас Тайсон оказался в камере Данко отнюдь не случайно, а с вполне определенным заданием. Дождаться, когда на “гарнизонке” объявят отбой. Подождать, когда его сокамерник— Данко Шагаев— уснет. И без всякого шума задушить неугодного кому-то солдата. А затем, соорудив петлю из брючного ремня, инсценировать самоубийство Вот и все. Коротко и понятно. Конечно, грубая работенка, и далеко не всякий в нее поверит. Но это волновало организаторов, как и самого Тайсона, меньше всего. Им и не такое сходило с рук.

Внутренний голос подсказывал Данко, что Тайсон в его камере появился совсем неспроста. И сокамерников его перевели в другую камеру тоже совсем не случайно. Но как далеко это все может зайти и с чьей подачи это все организованно— Данко терялся в догадках. Интуитивно чувствовал, что здесь не обошлось без злополучного старшины. Если так, надо готовиться к самому худшему. Главное— не прозевать момента. Поэтому Данко решил все время быть настороже.

А Тайсон сидел и ждал наступления ночи. Ждал, всем своим видом не показывая своего ожидания. Молча и неподвижно, словно гранитная статуя, сидел на своем месте, тяжело, не мигая, уставившись в одну точку.

В такой гнетущей атмосфере тянулось время до вечера. Прошел обед, прошел и ужин. Глядя, как почти не прожевывая, громко чавкая, глотает свою порцию Тайсон, Данко окончательно терял и без того отсутствовавший аппетит.

Наконец наступило десять вечера— пришло время отбоя. В камеру в сопровождении солдата, вооруженного автоматом, вошел офицер и, открыв ключом замок, спустил прикованные к стене деревянные нары. Проделав эту ежевечернюю процедуру и с опаской взглянув на неподвижного Тайсона, конвоиры удалились. Свет на ночь в камерах не гасили, чтобы прохаживающийся по коридору часовой мог в любой момент сквозь “глазок” видеть все, что твориться в камерах.

Сняв сапоги и портянки, Данко лег на жесткие, ничем не прикрытые нары. На соседних, не снимая сапог, растянул свою исполинскую тушу Тайсон. Спустя пару минутки начало вырываться оглушительное звериное клокотанье, наверняка способное разбудить и глухого.

Но Данко и без этого храпа не смог бы сейчас заснуть. Не до сна ему сейчас было. Время тянулось еще медленнее и мучительнее, чем днем. Измученный напряжением, Данко впал в какое-то тревожное забытье.

Вдруг, посреди ночи, что-то его словно подбросило— резко открыв глаза, Данко едва не вскрикнул от ужаса: бесшумно поднявшись с нар, Тайсон медленной, осторожной походкой, не сводя глаз с Данко, двигался прямо к нему. Все остальное произошло в считанные секунды: увидев, что Данко проснулся, Тайсон вытянув вперед свои громадные руки, бросился на еще не успевшего подняться с нар Данко. Его спасло то, что Тайсон двигался не намного быстрее, чем соображал: слишком массивной и тяжелой была его громадная фигура. Единственное, что успел сделать Данко в самый последний момент, — это, перекатившись на бок, свалиться под нары, и отпрыгнув в сторону, вскочить на ноги. Разъяренный своей неудачей Тайсон снова бросился на стоявшего перед ним Данко. И хотя Данко был проворнее и быстрее, тесные стены камеры и длинные руки Тайсона напрочь лишали его и этого незначительного преимущества. И уже в следующую минуту Тайсон, как танк травинку, подмял Данко под себя, а его руки стали приближаться к горлу Данко.

Несмотря на то что своей дракой они производили немалый шум, никто из караульных даже и не подумал проявлять какой-либо интерес к происходящему.

Хотя Данко и оказывал отчаянное сопротивление, на Тайсона это производило впечатления не больше, чем укусы комара на слона. Стальные маслянистые пальцы Тайсона в конце концов сошлись на шее Данко, и он почувствовал, что теряет дыхание. Но когда до мгновения расставания с сознанием было уже достаточно близко, Данко, пытаясь удержать последние остатки воздуха, вдруг внезапно резко обмяк и, безвольно опустив руки, устремил в потолок невидящий взгляд. Тайсон, следуя своему богатому опыту, для верности продолжал сжимать горло своей жертвы. Но внутренне он несколько расслабился. И его сосредоточенность, внимание заметно ослабли. Этим и воспользовался уже почти теряющий сознание Данко: собрав все свои оставшиеся силы, он резким точным движением погрузил свои большие пальцы прямо в свирепые глазки склонившегося над ним Тайсона, одновременно сильно зажмурив свои глаза. Даже в самой далекой камере повскакивали в ужасе со своих нар заключенные, разбуженные безумным воплем ярости и боли раненого зверя.