Сигнал из космоса - [32]

И в институте тоже я не раз давал моим студентам повод для удивленных покачиваний головами и насмешливых улыбок, потому что проявлял такую рассеянность, что, например, совсем не заметил, как чрезвычайно старательный, но мало смышленый Мюллер подключил высокочувствительный гальванометр непосредственно к электрической сети. И только грандиозный фейерверк с коротким замыканием и клубами дыма, поднявшимися над жалкими остатками дорогого прибора, наглядно доказали мою невнимательность. Излишне добавлять, что этот неудавшийся эксперимент вызвал у товарищей Мюллера приступ шумного веселья, особенно когда они увидели лицо несчастного, искаженное дурацкой гримасой страха. Мне это происшествие доставило неизмеримо меньше удовольствия, потому что теперь предстояло подать соответствующий рапорт об утрате гальванометра - единственного, которым я располагал, - и я уже заранее представлял себе отнюдь не радостную реакцию профессора фон Егера, когда я положу ему свой рапорт на стол.

Естественно, что и Крюгер, мой верный помощник, принял участие во всеобщем веселье и хохотал во все горло. Когда же он в перерыве подошел ко мне и еще со следами улыбки на лице спросил, хорошо ли функционирует аппаратура, его взгляд скользнул, по моему лицу, и в нем выразилось удивление.

- Она функционирует, Крюгер, функционирует безупречно! - заверил я его.

- И вы что-нибудь слышали? - продолжал он допытываться, но я ограничился в ответ лишь кратким и многозначительным:

- Да, слышал.

Больше я не захотел ничего добавить, и любопытство Крюгера было настолько возбуждено таинственной краткостью моего ответа, что он после некоторого колебания спросил, можно ли ему приехать ко мне сегодня вечером. Видимо, решение это далось ему нелегко: он тоже был сегодня в каком-то возбужденном состоянии. Но, конечно, причины этого были иные, чем у меня.

- Приезжайте, Крюгер, приезжайте. Возможно, что сегодня будет очень интересно, - сказал я, - а пока что окажите мне услугу и присмотрите за вашими товарищами, чтобы не повторилось чего-нибудь подобного. У меня сегодня голова занята совсем другим.

- Охотно, господин доктор! - отозвался Крюгер, явно польщенный возложенной на него ролью моего помощника. И, пока я уединился в уголке с моими вычислениями и чертежами, Крюгер принялся поучать томного чиновничьего сынка:

- Не так включаешь, идиот! Разве не видишь: здесь - плюс, а там - минус? Еще немного, и все полетело бы тебе в морду! Нет, ты и в самом деле безмозглый олух!..

Как видите, Крюгер великолепно выдержал возвышенный, строго академический тон.

5

Мне разрешили некоторые льготы; вероятно, этим я обязан профессору. Сегодня, например, меня сводили в библиотеку и позволили выбрать книгу в присутствии доктора Бендера. Нелегкий выбор, потому что библиотека здешнего заведения составлена преимущественно из книг, претендующих на юмор. Радости от них мало. Это весьма примитивные романы, в которых жизнь изображается как непрерывная смена пошлых и забавных положений. Герои этих историй пребывают в полном достатке и изобилии, чаще всего на Ривьере. Остальные книги этой библиотеки - назидательные брошюры для обращения в христианскую веру и жития святых, - по-видимому, рекомендованы священником, обслуживающим больницу.

В конце концов я взял один том наугад. Это оказался роман под названием «…И она любила своего господина директора!» Такая проблема мало меня трогает, и, конечно, я не собирался читать эту книгу. Наверное, уже после первых двух страниц на меня напала бы зевота от скуки. Тем не менее я взял книгу с целью полностью использовать любую льготу, а главное потому, что этот том было удобно подкладывать ночью под мою рукопись.

Во всяком случае, позволение брать книги служит симптомом того, что доктору Бендеру не удалось даже ценой отчаянных стараний добиться неопровержимого диагноза моего психического заболевания. Я в этом не виноват, но он исполнен такой мрачной злобы против меня и собственной медицинской некомпетентности, что его просто становится жалко. Даже примененная ко мне успокоительная система лечения больше его не радует; как знать, может быть, он придумает что-нибудь новое?

- Для вас же будет лучше, если вы хоть немного пойдете мне навстречу и перестанете так упрямо замыкаться в себе, - сказал он сегодня при обходе почти угрожающим тоном.

Но как я могу помочь этому несчастному? Признанием собственного сумасшествия и отказом от того, в чем я непоколебимо убежден? Нет, я не собираюсь для его удовольствия совершить что-либо такое, в чем уже отказал даже профессору!

Гораздо важнее этих мимоходом отмеченных мелочей другое обстоятельство: теперь мне будут передавать все приходящие на мое имя письма. Каждое утро я с робкой надеждой смотрю на сестру, когда она появляется в палате. Но на подносе, который она несет, сопровождая доктора Бендера, не оказывается ничего, кроме историй болезней и термометра. Письма мне нет, нет ничего от Крюгера. Известно ли ему вообще, что меня держат здесь? Обдумав этот вопрос обстоятельно и трезво, я пришел к заключению: нет, скорее всего, это ему неизвестно. Я не имею ни малейшего понятия, где может сейчас находиться Крюгер. Мрак неизвестности, в котором он исчез, непроницаем, и мне никак не отделаться от опасения, что своими неосторожными поступками я впутал в беду и его. Неужели судьбы Крюгера и Янека тоже тяготеют над моей совестью? Временами я чувствую себя чудовищно одиноким и приходится напрягать все душевные силы, чтобы не впасть в полную панику. Это оказалось бы очень на руку доктору Бендеру! Все, что со мной происходит, не кара ли за какие-то грехи? Но, отвечаю я себе на это почти в бешенстве, если это кара, то давно пора ее прекратить. Между тем конца не видно. И тем мучительнее для меня воспоминание о вечере, когда мы стояли с Крюгером на чердаке и я с таинственной улыбкой говорил ему: