Сигнал из космоса - [16]

Я спросил у Янека, сколько должен ему за работу.

- Сколько дадите, - ответил он равнодушно и, принимая деньги, опять не пересчитал их.

С делом было покончено, но Янек не торопился уходить; он косился на аппараты, находившиеся на чердаке, и вдруг показал в улыбке свои еще очень красивые зубы. Впервые я увидел Янека улыбающимся; немного жутковатая, какая-то волчья улыбка.

- Это интересно,- проговорил он. Но лицо его тут же снова стало угрюмым. - Если вам еще что-либо понадобится, мне сказать. Добрая вечер. - И он ушел.

Провозившись несколько ночей над расчетами, я приступил затем к конструированию приемника. При этом я исходил из некоторых положений, уже имевшихся в моей докторской диссертации «О пределах измеримости электромагнитных волн», внеся в них коррективы в соответствии с новейшими достижениями науки. С позволения нашего библиотекаря я приволок к себе домой из института целый чемодан научных книг на интересовавшую меня тему. К сожалению, некоторые из них уже несколько устарели, но на худой конец годились и они.

В принципе - я решил использовать некоторые явления ядерного резонанса как средства для достижения чрезвычайно высокой избирательности, с одной стороны, а с другой стороны, для предельного повышения чувствительности. Впрочем, на подробное описание не хватило бы всего моего запаса бумаги. Все расчеты и кривые находятся в отобранных у меня тетрадях номер семь и восемь; приемное устройство описано в тетради номер двенадцать.

Естественно, что на первых же порах мне пришлось убедиться, как далеко вперед ушли наука и техника. Теперь к услугам исследователей имелись такие аппараты и приборы, о каких не могло быть и речи во времена, когда я писал мою диссертацию. Существовали уже специальные лампы для ультракоротких волн высочайшей чувствительности, кристаллические приборы такого качества и с такой частотной избирательностью… Одним словом, между техническими средствами, которые могла бы предоставить в мое распоряжение современная наука, и теми, что существовали во времена моей диссертации, была приблизительно такая же разница, как между автомобилем и извозчичьими дрожками. Но увы! Все эти современные полезнейшие вещи стоили недешево.

Просить денег у жены я больше не отваживался. Хотя не так давно она и выделила мне небольшую сумму из денег, отложенных на хозяйство, не спросив меня даже, на что они понадобились, но при этом в ее взгляде был такой укор, словно у нее зародилось подозрение, не беру ли я деньги на тайную любовную связь. Так я сразу же застрял с моей затеей и не знал, что делать дальше.

Быть может, это вышло случайно… Чтобы оправдаться в собственных глазах, я должен уверить себя, что поступил тогда без заранее обдуманного намерения… Как бы там ни было, в один прекрасный вечер я зашел в комнатку матери.

Я уже говорил, что жила она у нас, иногда и обедала с нами, но предпочитала вести свое маленькое хозяйство отдельно.

- Молодое со старым плохо уживаются, - говаривала она.

Поэтому большей частью она сидела одна в своей комнатке, трудилась над каким-то вязаньем из шерсти, которое, наверное, ей не суждено было закончить, или подолгу смотрела в окно, словно видела за ним вдали Люнебургскую степь и дом, в котором мы некогда жили. Скупая на слова, отяжелевшая с возрастом старушка, похожая на крестьянку. Ее седые волосы всегда немного растрепаны, огрубевшие руки изрыты прожилками и обезображены подагрой. Уже много лет она страдала от отека ног - еще причина, почему она редко выходила из дому. Когда мы принимали гостей - чету Нидермейеров и провизора, она никогда в этом не участвовала. И хотя мы этого не высказывали и если бы нас в этом упрекнули, то с жаром отрицали бы, но и жена и я в глубине души были рады затворническому образу жизни моей матери. Для маленького мирка Грюнбаха, где придавалось много значения всему внешнему, моя мать была, что называется, не авантажна. Представить ее сидящей рядом с Нидермейерами? Нет, это немыслимо! Проще говоря, мы немного стыдились моей матери.

Когда я вошел к ней в комнату и осведомился, как сегодня ее ноги, она ответила не сразу. Потом вдруг посмотрела на меня - мутным от старости, почти уже потусторонним, но все еще проницательным взглядом - и проговорила:

- За последнее время ты что-то очень побледнел и осунулся.

- Это потому, что мне теперь редко приходится бывать на солнце. Утром и вечером, когда я еду на велосипеде, солнышко плохо греет, - ответил я, улыбнувшись.

- Нет, ты очень плохо выглядишь, - настаивала она с упрямством старости, - гамбургский туман тебе положительно вреден.

- Но, мама! Разве мы в Гамбурге? - возразил я.

За последнее время у нее нередко все в голове мешалось, настоящее перепутывалось с далеким прошлым. Еще одна из причин, почему нам не хотелось, чтобы она бывала на людях.

- Ах, да! Ну, правильно, - сообразила она и склонила голову набок, словно прислушиваясь к отдаленному голосу.

- Значит, у тебя какие-то заботы. Может быть, тебе нужны деньги - внести плату за учение? -спросила она, помолчав.

Этот вопрос она задавала мне довольно часто. Вероятно, для ее сознания время замерло на годах, когда я кончал в Гамбурге первые семестры.