Сигнал бедствия - [5]

Оба отсутствующих офицера и старый боцман любимцы как капитана, так и матросов. Что с ними будет? Все на военном корабле полны сострадания и страха за них. И среди завываний бури, покрывая ее, проносится однообразный, с равными промежутками, могучий гул: каждую минуту раздается пушечный выстрел с фрегата. Не как призыв на помощь, но как ободрение и поддержка для тех, кто гибнет.

Приближается ночь, и мрак становится еще гуще. Положение фрегата прежнее. По-прежнему царят туман и буря, пушечные выстрелы продолжают греметь, хотя никто не отвечает на них. Быть может, на шхуне нет пушки?

К утру буря стихает, и облака рассеиваются. Туман поднимается и двигается дальше и, вместе с пробуждающимся днем, пробуждаются надежды. Офицеры и матросы собрались на палубе. Тумана нет и в помине. Небо нежно-голубое, как развернутая атласная лента, прозрачное, как стекло; море такое же, и на его валах уже нет белых пенистых гребней.

Матросы не спускают с него глаз. Офицеры осматривают в бинокли горизонт, где встречаются две голубые полосы, но там ничего не видно. Море и небо. Ни военного, ни торгового судна, ни малейшего намека на парус. Только один их фрегат среди могучего Тихого океана.

Все молчат, думая о шхуне. Какая судьба постигла товарищей? И только один матрос, который уже два раза высказал свое предсказание, в третий раз повторяет свою мысль, теперь общую для всех:

— Товарищи, не видать нам больше лейтенанта, не видать и младшего офицера, не видать и старого боцмана!

VIII. Золото

Все, о чем речь пойдет ниже, происходило осенью 1849 года в Сан-Франциско, столице Калифорнии.

Маленькая деревушка Долорес, служившая гаванью миссионерского центра, торговавшая шкурами и салом и видевшая ежегодно два-три судна, проснувшись в одно прекрасное утро, увидела целый флот кораблей, собравшихся со всех концов света под всевозможными флагами.

Что послужило поводом для этого, ломали головы жители деревни. Вскоре все узнали: золото.

Переселенец из Швейцарии Суттер, прочищая постав своей водяной мельницы в одном из портов Сакраменто, заметил в грязи блестящие частицы. По всем признакам они напоминали золото, что и подтвердилось химическими исследованиями.

Это случалось и раньше в Калифорнии, но в руки европейских колонистов такая находка попала впервые. И эти энергичные люди принялись собирать золото и вывозить за границу.

Не прошло двух лет, как берега Сакраменто, доселе пустынные, застроились, а в залив Сан-Франциско набились корабли со всего света. Не только гавань — все улицы переполнились авантюристами, говорящими на всех существующих в мире языках.

Мексиканские глиняные постройки затерялись среди полотняных палаток и деревянных домов, которые воздвигались, как по мановению волшебной палочки. В самом селении также произошла перемена: вместо мирной семейной жизни в домах начался шумный разгул, сопровождаемый запахом табака и спирта. На улицах, доселе безмолвных и пустынных, по которым, бывало, пробирались монахи в сандалиях и патеры в широкополых шляпах, бродили гарнизонные солдаты и офицеры в блестящих мундирах, горожане в грубых суконных плащах, помещики и пастухи, — теперь, толкаясь, толпами расхаживали какие-то люди в красных шерстяных фуфайках, куртках из звериных шкур, с ножами и пистолетами за поясом, матросы с кораблей в отрепьях, остававшихся после долгого плавания по морям и шатания по суше.

Никогда еще не было такого пестрого люда, какой можно было наблюдать в бывшей Иерба-Буэне, переименованной с этого года в Сан-Франциско. Не бывало и подобного разнообразия всевозможных флагов и, конечно же, не бывало такого множества судов с таким малочисленным экипажем, чтобы управлять ими. На половине кораблей почти не было матросов, разве только капитан и помощник, да иногда плотник и повар.

Матросы же на берегу, и немногие из них мечтают вернуться на корабль. Все они бежали на золотые россыпи, и палубы превратились в пустыни.

Резкий контраст наблюдается между этими опустевшими судами и кишащими народом улицами. Там шум, толкотня, толпы обезумевших людей; тут — ленивое бездействие, тишина, как будто эти суда никогда больше не выйдут в море. И действительно, есть такие, остовы которых до нынешнего времени лежат, как скелеты исполинских китов, вдоль берега бухты, когда-то известной под названием Иербы-Буэны.

IX. Два английских офицера

Однако не все суда были без экипажа. На некоторых, преимущественно на военных, дисциплина не допускала побегов. Но и тут приходилось принимать известные меры. Военные суда останавливались далеко в море, и лодкам не было позволено подходить к ним.

Матросу, решившемуся пуститься вплавь, предстояла нелегкая задача, и, кроме того, мог прозвучать выстрел в спину.

Такие же требования были и на военном корабле под английским флагом, где царила та же железная дисциплина. Палубы были добела усыпаны толченым камнем, каждая веревка была на своем месте.

Командовал «Крестоносцем» — так назывался военный фрегат — старый моряк, капитан Бресбридж, который ухитрился не потерять ни одного матроса. Само золото не могло сманить их на сушу, потому что капитан делал все, что возможно, чтобы и офицеры и матросы чувствовали себя в финансовом отношении независимо. У них была вкусная пища, много грога. Время от времени устраивались любительские спектакли.