Сигнал бедствия - [4]

— Доктор, — позвал он, — я уже совершенно здоров, и мне необходимо поговорить с товарищем моряком.

— Ну, для того чтобы вы были здоровы, надо еще многое сделать. Лежите спокойно. Для вас это главное. Берегите силы, не двигайтесь.

— Да, надо многое сделать, но совсем другое. Надо выяснить. И как можно скорее… Попрошу, доктор, оставьте нас наедине — меня с этим товарищем. Не обижайтесь, пожалуйста, дело военное… И вас прошу… — Снесарев обратился к закутанной женщине, все еще дремавшей у печурки.

Врач и женщина вышли.

У постели сидел крепкий, широколицый моряк. Ему лет двадцать пять. Снесарев встречал таких среди патрульных, которые ходят по улицам возле завода. Может быть, и этого встречал.

— Товарищ…

— Беляков.

— Товарищ Беляков, вот что… Не знаю, как и сказать.

— Слушаю, слушаю вас, товарищ Снесарев. Говорите! Что нужно — сделаем. Вы сигнал повесили?

— Да, я.

— Мы его заметили. Что случилось?

Снесарев испытующе посмотрел на Белякова. Поверит ли этот моряк тому, что услышит сейчас? Поверит ли, что все это не ночной кошмар больного, ослабевшего человека? Чем доказать?

Беляков был весь внимание. Он порозовел от волнения и с полным доверием, с жгучим ожиданием глядел на Снесарева.

— Ваш товарищ вернется минут через пять — завод ведь рядом, и вы сразу должны начать действовать! Нельзя терять ни минуты…

Так Снесарев начал свой удивительный рассказ о том, что произошло здесь, в комнате.

Но когда это случилось? На этот вопрос Снесарев не мог бы ответить сам себе. Час назад или, может быть, глубокой ночью? А сейчас утро, в комнате светло. Зимой поздно светает. Когда же он был усыплен? Сколько часов проспал? Все было именно так, как он, лежа, рассказывает сейчас моряку. Но там, за чертой вражеской блокады, на земле, где не раздаются выстрелы, где живут теперь его жена и дочь, это может показаться невероятным.

Да и моряк был поражен. Он негромко сказал, выслушав Снесарева:

— Вот какие повороты бывают на войне.

Он верил Снесареву и, когда Андронов вернулся, бросился к двери, крикнув на пороге:

— Я скоро вернусь! Оставайся здесь, жди меня!

3. Голос из полутьмы

То, о чем торопливо рассказал Снесарев Белякову, случилось накануне, вечером.

Начинало темнеть. На другой стороне канала над крышами, заваленными снегом, рдела полоса заката. Она опускалась ниже и ниже. И вот уже последние лучи скользнули по черной барже, вмерзшей в лед, и лиловые тени быстро поползли по снегу.

Больной очнулся. На столе мигал крошечный светильник.

Надя, навещавшая его, ушла несколько минут назад. На столе под опрокинутым котелком лежал кусочек хлеба, а под блюдцем — квадратик сахара и подмороженная луковица. Девушка истопила печь. Миску с кашей она закутала в полушубок и поставила на стул, рядом, — стоит только протянуть руку. «Пусть Василий Мироныч не поднимается, — сказала на прощание Надя, — если постучат в дверь».

— Если у кого-нибудь из своих будет срочное дело к вам, Василий Мироныч, я ключ передам.

— Срочное дело? Ко мне? Теперь?.. — Снесарев устало улыбнулся.

И это не понравилось Наде. Она сухо сказала, что зайдет завтра, а сейчас ей пора.

— Вы запомнили, Василий Мироныч? Если будут стучать, не поднимайтесь, не открывайте ни в коем случае!

Все это она проговорила быстро, отрывисто, с преувеличенной деловитостью. И Василий Мироныч понял, что Надя сама смертельно устала, вероятно, больна. Ей надо бы пойти лечь, отдохнуть.

— О себе подумайте, Наденька, — сказал Снесарев. — Вы не железная…

— Ах, оставьте, Василий Мироныч! — досадливо перебила его Надя. — Мне ничего не сделается… Так будьте умницей. Не делайте лишних движений. Завтра увидимся… — Она улыбнулась: — Я не железная, верно, но пока что крепче всех на заводе. Женщины в беде всегда сильнее вас!

— Откуда эта философия?

— Не философия, а наблюдения. Они подтверждаются фактами.

— Даже так?

— Ну конечно. Из женщин мало кто слег.

Надя застегнула ватник и вышла. Он слышал, как щелкнул замок закрываемой пружиной двери.

Снесарев задумался, понеслись беспорядочные воспоминания. Потом наступило забытье. Вскоре он проснулся.

На столике у кровати сидела крыса. Блестящими глазами поглядывала на больного крупная отощавшая крыса. Снесарев уже видел ее однажды. Крыса не боялась его. Она выползала из норы, когда больной оставался один. Она понимала, что сейчас у него нет сил пошевелиться, согнать ее. Крыса обошла котелок, обнюхала и, уткнувшись в него лапами и мордой, стала двигать к краю столика. Она двигала тяжелый котелок медленно, напрягаясь всем телом. Внезапно рядом кто-то шевельнулся. Крыса спрыгнула на пол и исчезла.

Василий Мироныч почувствовал, что в комнате кто-то стоит. Человек шагнул из темной полосы от двери.

— Инженер Снесарев? — медленно спросил он и, придвинув к себе стул, сел.

Снесарев не различал его лица и в желтом свете мигалки видел только длинную меховую куртку. Он подумал, что продолжается тяжелый сон, который переходит в кошмар — такое уже бывало, — и не отвечал.

Но человек повторил:

— Василий Миронович Снесарев?

И тогда Снесарев тихо спросил:

— Кто вы?

— Вот вы и подали голос. Но кто я — неважно… Я стоял и смотрел за единоборством крысы с котелком, а вы не в силах были помешать даже ей. — Незнакомец коротко засмеялся. — Плохо ваше дело, больной. Но я смогу спасти вас. Я говорю о настоящей помощи, а не о такой… — Незнакомец отчетливо выговаривал каждую букву. Он приподнял медный котелок: — Хлеб под бронированным колпаком! Но еще минута — и крыса свалила бы колпак, унесла хлеб. Я помешал ей. Я хочу поговорить с вами о другой броне…