Сидр для бедняков - [59]

— Виллем, где ты пропадал все эти дни? — громче повторила Адри и принялась отчитывать его, то ласково, то сердито. Потом вдруг сказала: — Марион что-то притихла. Пойду взгляну. — Она надела шлепанцы. — Мы собираемся к маме. Она ничего не знает. Поедешь?

— Мне очень хочется спать, — сказал Блекер.

Адри подошла к шкафу, достала его синий костюм и повесила на спинку стула, а на сиденье положила чистую рубашку.

— Сними с себя эту одежду, от нее воняет, — сказала она, фыркнув. — У тебя жуткий вид. Побрейся.

Блекер слышал, как она вышла, закрыла дверь и повернула ключ. Повернула ключ? Не может быть! Он мысленно воспроизвел звук поворачиваемого ключа. Да, примерно так. Нет, ему просто показалось. А если это правда, подумал он, то я удостоверюсь в этом, лишь взявшись за дверную ручку. Значит, пока я лежу в кровати, комната не заперта. Его начало трясти. Нет, ни за что не встану, решил он. Буду лежать. Он судорожно вцепился в одеяло. Стиснув зубы, старался успокоиться, но дрожь не прекращалась. Голова разламывалась. Кончиками дрожащих пальцев он ощупал лицо. Я же прекрасно слышу, что они стоят за дверью и смеются. Перестаньте! Ради бога, перестаньте!

Геррит Крол Сын города (Перевод Ю. Сидорина)

Идет дождь, ночь. Люди спят. Они устали за день, завтра снова на работу, а пока они спят. И я словно оберегаю их сон.

Я сижу у окна и смотрю вниз на улицу, блестящую от дождя и безмолвную. Где-то далеко прогрохотал одинокий мотоцикл; поздний прохожий свернул за угол, он тоже спешит домой; только я бесцельно сижу у окна и высматриваю неизвестно кого. Мне хочется распахнуть окно пошире, встать на карнизе во весь рост и крикнуть: «Сограждане!» Так наш бургомистр обращается с высокого крыльца ратуши к горожанам, подразумевая под этим «сограждане» всех без исключения. С высоты своего окна я тоже хотел бы обратиться ко всем без исключения, чтобы до каждого дошли мои слова: «Послушайте! Я обыкновенный человек, такой же, как и вы». А потом расскажу всю историю.

Да, всю свою историю, но как бы со стороны. Со стороны общая картина видится яснее. И я заговорю, обращаясь к горизонту, то есть к самому себе. Ведь только обращаясь к самому себе, я обращаюсь ко всем людям.

Все началось декабрьским утром, когда я получил в банке деньги. Я заполнил необходимые бумаги, сунул деньги в карман и вышел на улицу. Стал вольным человеком.

Я был волен распоряжаться своим временем. Сняв комнату на Эббингестраат, я мог теперь устремиться навстречу приключениям, мог принимать у себя девушек и всех, кого хочу. Если теперь ко мне придут гости, хоть в двенадцать ночи, я смогу гостеприимно встретить их и разговаривать, сколько заблагорассудится. Люди. С сумками или портфелями в одной руке, придерживая другой рукой велосипед, они шли по тротуарам, поглядывая на рассыпанные по брусчатке зеленые хвоинки. Перед ратушей вздымалась огромная новогодняя елка. Я остановился на ступенях кинотеатра «Синема», и картины городской жизни поплыли передо мной, как кадры кинофильма. Я стоял, придавленный грузом своей новой воли, совершенно беспомощный, сознавая всю неопределенность своих намерений… Чего я, собственно, хотел? Неделю назад я бросил школу. Счел, что учеба в школе стала тормозом моему духовному развитию, и решил заняться собой сам. О своем намерении я сообщил д-ру Абелу. Он поправил на столе бумаги, наши контрольные работы, и взглянул на меня.

— Вы считаете себя уже студентом, — сказал он. — Напрасно.

Я ничего не ответил, простился не без некоторого высокомерия и с гордо поднятой головой вышел на улицу. Меня останавливали одноклассники, с любопытством расспрашивали о моих планах. Но у меня не было планов.

Просто хотелось очутиться среди людей, почувствовать общность. Конечно, школа тоже представляет собой известную общность людей, но это ложная общность. Я ненавижу ту общность, которая не является общностью всех людей.

Я спустился вниз и снова окунулся в толпу. Кафе «Таламини» было закрыто. Во «Фригге» шла уборка, на столах стояли стулья. Я все-таки попытался пристроиться там, чтобы сделать несколько записей — обычно я записываю все, что приходит в голову, — но очень скоро меня выпроводили. Я опять пошел бродить по улицам и неожиданно встретил Гарри Разенберга. Он позвал меня с собой. Как всегда, он был полон оптимизма.

— Я слышал, ты поступил в университет?

Он смеялся, я отнекивался. Мы зашли в кафе и сели у окна, посматривая на девчонок с посиневшими от холода носами. Гарри рассказал, что теперь занимается торговлей. Печи и нагревательные приборы.

— Приходится встречаться со многими людьми, — сказал он. — Чертовски интересное дело.

Я в свою очередь рассказал, как однажды через весь город вез печку на грузовом велосипеде.

— Это было год назад. Я с трудом удерживал руль, потому что эти печки неимоверно тяжелые.

Гарри смеялся, смотрел на меня и трепался дальше.

Я сказал, что взял в банке деньги и теперь не знаю, чем заняться.

— Открой торговлю, — посоветовал Гарри.

Заняться торговлей? Эта идея еще не приходила мне в голову. Я попросил Гарри просветить меня. Он дал мне переписать адреса из своей записной книжки. Мы поговорили о роли денег вообще, о бирже. Словом, состоялся деловой разговор. Я все записал.