Пантиков же ничего особенного не сделал, кроме того, что подобрал лишь то, что специально плохо положили, поэтому Коновалов лично против него ничего не имел. Но начальник одного из отделов управления Кудрявцев попросил об одолжении, и Коновалов добросовестно доводил Пантикова до кондиции. А у Пантикова при первых же вопросах сердце оборвалось и ушло в пятки. «Они всё знают», — подумал Пантиков, и его охватила паника. Он думал о том, что нет в мире справедливости — все вокруг воруют что могут, а он взял-то всего ничего, и вот, пожалуйста! Его сейчас запрут в камеру предварительного заключения с уголовниками и будут тягать на допросы. А уголовники в камере будут над ним издеваться и избивать. У него резко поднялось давление, и голова стала как чугунная, а Коновалов неторопливо листал какую-то папку и терпеливо ждал ответов. Коновалову было скучно, и ждал он не ответов, а когда, наконец, придёт Щеглов и дожмёт Пантикова.
Щеглов пришёл минута в минуту и Коновалов с облегчением уступил своё место. Бросив в рот ещё один леденец, он вышел в коридор, а Щеглов, усевшись в кресло, в упор молча смотрел на Пантикова, который чувствовал, что близок к инсульту.
— Так вот Леонид Андреевич, — произнес, наконец, Щеглов. — Ваши люди очень обидели моего непосредственного шефа.
— Чем? — недоуменно воскликнул Пантиков. Он не мог понять, каким образом его люди могли обидеть кого-то из чинов ФСБ.
— Мой шеф преподносит цветы артисту, понравившемуся ему своей игрой, а ваши люди гоняют его, как школьника! Что же это вы, голубчик, так распускаете своих людей, что они даже угрожают уволить артистку Рукавишникову? Вы что там, с ума все посходили?
Пантиков понял, что дело не в том, что он часть денег и материалов потратил на свои нужды, и у него сразу же отлегло от сердца. Всё объяснялось очень просто, и проблему можно было легко и быстро урегулировать. Но зачем же устраивать этот цирк и доводить людей до обморочного состояния? Пантиков пришёл в себя и, кашлянув для солидности, сказал:
— Я немедленно разберусь с этим. Поверьте, виновные будут наказаны и очень строго. Конечно, такое допускать нельзя. Рукавишникова очень хорошая актриса, мы её ценим и запланировали перевод её на ведущие роли в целом ряде спектаклей.
Пантиков торопливо говорил под пристальным взглядом Щеглова и дал себе слово, что, когда выберется отсюда, очень серьёзно разберётся с теми, кто его подставил. Щеглов подписал ему пропуск и предупредил, что дело о строительстве дачи Пантикова ещё не закрыто. Но Пантиков потому и был директором, что всегда правильно понимал намёки и умел хорошо балансировать на скользком полу. Он ехал в театр и рассуждал о том, кто и зачем его подставил. Совершенно понятно, что кому-то нужно было его место, и это мог быть либо главный режиссёр, либо старик Митрохин. В театре работала не только дочь Митрохина Машка, но и его сын Колька, который был неплохой режиссёр, но с большими претензиями. И Пантиков вдруг понял чудовищный план старика Митрохина, который, благодаря своему коварству и умению интриговать, получил и звание народного артиста, и свои многочисленные награды и премии: если главный режиссёр станет директором театра, то его Колька станет главным режиссёром. Ход простой и не требует особого ума. Пантиков заскрежетал зубами. Видимо эта свора специально спровоцировала конфликт, зная, что некий чин из ФСБ ходит в любовниках у Рукавишниковой. У многих актрис театра так часто менялись любовники, что он не успевал за всем проследить. Узнавал он обычно из телефонных звонков, когда депутаты или какие-нибудь чиновники требовали для своих избранниц выгодные роли. Но чтобы тихоня Рукавишникова отхватила себе такого любовника и не требовала для себя никаких главных ролей, он и подумать не мог! Вот уж воистину: в мутном болоте черти водятся! Но эта свора знала об этом, и он, Пантиков, как лох, купился на подстроенную ими дешёвку и чуть было не уволил её! Страшно подумать, что было бы, если он все-таки успел бы её уволить! Обида и дикая злость охватили его. Сколько добра он сделал этим людям, и вот их благодарность! Как же они будут удивлены, когда он вернётся в театр! Видимо они думали, что закопали его, но это не так-то просто!
Приехав в театр, он первым делом прошел в зал, где проходила репетиция. Он так редко посещал репетиции, что и главный режиссёр, и Николай Митрохин, и прима театра Мария Борисова удивились, увидев, как резко Пантиков вошёл в зал. И это их удивление ещё больше убедило Пантикова в правильности его выводов. Он всегда чувствовал особым нюхом заговоры, иначе долго не усидел бы в кресле директора! Пантиков подошёл к Валерии Рукавишниковой и поцеловал её руку.
— Вы у нас что-то засиделись на второстепенных ролях, дорогая Валерия Антоновна, — громко сказал Пантиков и, обращаясь к главному режиссёру, добавил:
— Я недоволен тем, что вы неадекватно реагируете на симпатии зрительского зала. Может поэтому у нас и сборы такие малые, что мы плохо учитываем требования публики?
Пантиков грозно обвёл взглядом всех присутствующих и закончил:
— Хватит нам сидеть на шее у города и выпрашивать дотации! Хватит! Работать надо, а не интриговать!
