Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова - [125]

Советская разведка, несомненно, работала над нейтрализацией ярых врагов советской власти и белых военачальников, оказавшихся за границей. Не был, вероятно, исключением и Анненков. Если операция по Анненкову разрабатывалась, то для его обезвреживания, должно быть, предусматривались три варианта действий:

а) физическая ликвидация в Китае;

б) захват и насильственный вывод на территорию СССР с последующим преданием суду и ликвидацией;

в) склонение к добровольному переходу в СССР на основе дачи гарантий безопасности и обещания полного или частичного прощения.

Однако от первых двух вариантов пришлось отказаться, так как убийство или неудача захвата атамана могли осложнить советско-китайские отношения и отношения с ведущими государствами мира, имевшими на Анненкова свои виды, а также привести к активизации враждебной деятельности против СССР эмиграции, нашедшей убежище не только в Китае, но и в других странах.

Оставался третий вариант, тем более что советская разведка, изучая атамана, не могла не видеть, что после выхода из тюрьмы он пытается с достоинством, как говорят китайцы, не теряя лица, отойти от Белого движения. Этот вариант и стали разрабатывать ОГПУ и резидентура советской разведки в Китае, привлекая к его претворению аппарат советского военного советника при маршале Фын Юйсяне, на территории которого волею судеб оказался Анненков. Этот вариант и был осуществлен.

Поиск подходов к Анненкову, изучение его политических взглядов и возможное их изменение началось задолго до разработки операции. В протоколе допроса от 23 апреля 1926 года атаман рассказывает, что в ноябре 1925 года Н. Д. Меркулов и М. А. Михайлов через бывшего офицера Анненкова Ф. К. Черкашина направили ему письмо с предложением[98] сформировать при армии Чжан Цзолина отряд из русских эмигрантов, который будут содержать Чжан Цзолин и Япония. Черкашин признался Анненкову, что ознакомил с письмом полковника Гущина, прибывшего из Советской России. Прочитав письмо, Гущин возвратил его Черкашину, сказав при этом, чтобы тот от его имени предложил Анненкову поступить в группу русских красных войск при 2-й Народной Армии.

Предложение Гущина заинтересовало Анненкова, но он боялся провокации и через Черкашина передал Гущину письмо. Через некоторое время Гущин подтвердил свое предложение, прислав телеграмму за своей подписью и подписью Иванова[99], бывшего атамана Сибирского казачьего войска, которому Анненков в свое время был подчинен, и члена Сибирского правительства во времена колчаковщины.

В связи с боевыми действиями на фронте, в которых участвовал Гущин в составе армии Фын Юйсяна, переговоры с ним были прерваны.

Изложенное не может не породить у нас несколько вопросов: на каком основании Черкашин знакомит с письмом таких больших в среде русской эмиграции лиц, как Меркулов и Михайлов, какого-то бывшего полковника и на каком основании Гущин, вопреки планам Меркулова и Иванова, предлагает Анненкову поступить на службу в группу русских красных войск при 2-й Народной Армии? Почему в переписку Анненкова с Гущиным вмешивается еще одно высокопоставленное — и сейчас, и прежде — лицо Иванов-Ринов? Исходя из реплики Анненкова, что Гущин прибыл из Советсткой России, и характера предложения Гущина и Иванова-Ринова, ответ на эти вопросы может быть только один: скорее всего, Гущин и Иванов-Ринов — резиденты советской разведки в Китае, а Черкашин ее агент, состоящий в их агентурной сети. Следовательно, советская разведка была заинтересована в вовлечении Анненкова в орбиту своей деятельности в Китае, а тот не только был готов к переходу на сторону советской власти, но и принимал конкретные шаги к этому! И не его вина, что в то время этот переход по независящим от атамана причинам не состоялся!

Но после прибытия в Калган Анненков, узнав, что Гущин здесь и командует отрядом из русских эмигрантов, немедленно связывается и неоднократно встречается с ним. На этих встречах они обговаривали положение Анненкова в Китае и условия перехода атамана в СССР. «После переговоров с ним я бесповоротно решил перейти на сторону советской власти», — говорит Анненков следователю Владимирову. Поэтому никакого ареста, захвата и других насильственных действий в отношении Анненкова и Денисова не применялось, и вся детективщина, содержащаяся в обеих работах, — литературный вымысел, не больше! Если бы были насильственными захват и вывоз Анненкова и Денисова в СССР, то об этом успехе советской разведки не раз было бы сказано и в печати, в том числе в эмигрантской, и в целом зарубежной, и на Семипалатинском процессе, чего в действительности не было. На самом деле и тот, и другой окончательное решение о возвращении в СССР приняли сами и добровольно, хотя и не без воздействия чекистов и советников и помощи маршала Фына. Если бы не было в этом деле элемента добровольности, вывезти за границу Анненкова и Денисова живыми было бы невозможно.

Арест таких фигур, людей с международными именами, далеко не робких, и, тем более, передача их аппарату советских военных советников, немедленно стали бы известны белой эмиграции, агентами которой кишмя кишел маленький Калган и осведомители которой были даже в штабе Фын Юйсяна. Последствия, которые наступили бы для СССР на международной арене, в этом случае были бы достаточно тяжелыми. Кроме того, Анненков и Денисов приехали в Калган с четырьмя преданными им партизанами — Ярковым, Дуплякиным, Вяловым и Павленко. Арестовывая Анненкова и Денисова, этих партизан, по логике, тоже надо было бы нейтрализовать, потому что, обеспокоенные долгим отсутствием начальства, они немедленно подняли бы шум. И можно только гадать, как бы они, люди не робкого десятка и умелые бойцы, в такой ситуации себя повели!