Сибирь научит. Как финский журналист прожил со своей семьей год в Якутии - [47]

В школе всего четыре класса. В десятилетнем возрасте детство ребенка в Энурмино заканчивается, его увозят в интернат за 260 км, в Лаврентию. Родителей теперь он увидит только летом и, если повезет, на Новый год. Марина Данилова хотела бы, чтобы дети оставались в Энурмино подольше, но для этого придется перестраивать школу. Некоторые из тех, кто уехал учиться в Лаврентию, так там и остаются, а те, кто возвращается, их, как в старину, море кормит. Не будет моржей – не будет и поселка Энурмино.

Обратная дорога шла по плану, но в аэропорту Анадыря моя поездка сорвалась. Компания «ВИМ-Авиа», которой я собирался лететь, обанкротилась. Владельцы компании бежали в Турцию, сто тысяч купивших билеты застряли, и Путин по телевизору орал на министров.

Через месяц среди ночи меня разбудил телефон. Звонил глава администрации Энурмино Борис Гытгыросхин. Ему пришло письмо из «Роснефти», надо было подписать бумагу, что администрация дает согласие на добычу нефти в Чукотском море. «Народ у нас очень против. Придется тебе вернуться к нам и поднять шумиху», – сказал мне голос издалека.

Деревня стоит перед сложным выбором. Не знаю, могу ли я чем-то помочь Гытгыросхину, но я от всей души надеюсь, что охотники – продолжатели тысячелетней традиции, моржи и белые медведи окажутся для России важнее, чем нефтяная лихорадка конца времен.

Однажды взглянув в глаза моржу, ты этого уже никогда не забудешь.

Способны ли мы, люди, жить так, чтобы на земном шаре осталось немного места и для этих восхитительных усачей с Северного Ледовитого океана?

Охота

Односельчанин предложил прогуляться в лес, но за ночь случились чудеса

Республика Саха (Якутия), Тёхтюр

Однажды в понедельник, где-то в конце осени, я разговорился со знакомым мужчиной, жителем села. Я спросил у него, что же водится в бесконечной тайге, что начинается у самого Тёхтюра. Нет ли там каких-нибудь диких зверей? Людей, а может, аласов?

– Есть, – ответил он. – Поехали посмотрим?

В старину якуты жили посреди тайги в аласах, родовой общиной из двух-трех домов. Дома строили рядом с термокарстовыми озерами, образовавшимися над вечной мерзлотой, потому что там было все, что нужно для пастбища, – луга и вода. Советская власть коллективизировала сельское хозяйство и засадила людей в села – в такие, как наше. Результатом стали социальные и психологические проблемы последующих поколений и перевыпас на лугах вокруг сел.

И вот в среду утром мы уже сидели в моем верном русском внедорожнике – «уазике». Скоро мы газанем вверх по крутому склону и нырнем в недры тайги. Нас было четверо. Мои жена и дети с удовольствием остались дома. На дорогу в 65 километров ушло пять часов. Дороги тут не было, только еле видные следы от шин, и ехали мы только на первой и «ползучей» передаче.

Было жарко, как в бане, так как мотор разогрелся, и приходилось выводить тепло обогревателями в кабину. Хорошо, что большую часть пути за рулем был не я – большой стресс все время смотреть, как бы не провалиться в колею в полметра глубиной.

Последнее время многие мне писали из Финляндии, спрашивали, ну, как мы там живем в тундре. Не знаю, потому что тундра от нас была в полутора тысячах километров.

Тёхтюр находится примерно там, где проходит центральная часть Скандинавии, и здесь находится лиственничная тайга. В тот день мы ехали по серому, уронившему иголки, умершему лесу. Сложно назвать скудную природу Якутии красивой, но она впечатляет своим грустным, суровым однообразием. Периодически в тайге попадались болота, из которых торчали к небу засохшие стоймя березы – как будто молили о помощи. Откуда ни возьмись то взлетал рядом с машиной тетерев, то в небе мелькал беркут, но в остальном тут не было никакой жизни. В Сибири это обычное дело: дикие животные до последнего избегают встречи с человеком, и, как правило, им это удается – места хватает.

Но тайга не пустынна. Периодически нам навстречу выходили стада пушистых якутских лошадок, а посреди леса вдруг открывались поля, засеянные овсом. Мы проехали мимо колхозного коневодческого хозяйства. Нигде ни души. Зашли внутрь, в домик для ночевки, – мертвая тишина. Нашли на кровати пастухов в глубоком пьяном забытьи посреди белого дня. Мы не стали мешать их тихому часу, вышли и поехали дальше.

Прибыли в другое конное хозяйство, это был алас, построенный прошлой зимой, им владеют двоюродные братья из деревни Немюгюнцы, разбогатевшие на пекарном бизнесе. Здесь алкоголь запрещен. Земли 3000 гектаров. Сколько лошадей, говорить нельзя, но видно, что немало.

Четыре трактора, новехонькие гаражи для машины и трактора, два жилых помещения, новые дровяные печи и отопление с горячим водоснабжением. На следующей неделе они собирались установить спутниковую антенну и интернет. Пока на земле работали мужчины, но в будущем собирались привезти сюда жен и детей, когда будут все удобства. Многие якуты, была бы такая возможность, готовы вернуться жить в такие аласы.

По официальной версии, мой знакомый поехал показывать мне алас, но на самом деле цель поездки была другая. По дороге мы, согласно якутскому обычаю, остановились у шаманского дерева, повязали на ветки лоскуты ткани и лошадиные поводья, кинули к корням блины. Это для того, чтобы задобрить лесного духа Байаная и попросить у него удачи в том, что мужчины собирались тут под сенью леса делать.