Сибирь научит. Как финский журналист прожил со своей семьей год в Якутии - [34]

Я хотел встретиться с основательницей школы, французской ученой Александрой, которая шесть месяцев в году проводит в Усть-Нюкже. Местным есть что рассказать об этой парижанке. Она вышла замуж за эвенка и родила ему ребенка. Муж не захотел на зиму переезжать в Париж, и тогда она нашла себе другого эвенка, который согласился. К сожалению, Александра уехала прямо перед нашим прибытием. Тамара считает, что она сбежала, так как боится журналистов.

От Усть-Нюкжи до Станового хребта четыре часа езды на грузовике. А там уже нас ждали оленеводы с запряженными оленями. Для нашей группы из четырех человек оседлали пятнадцать верховых и вьючных оленей. Наши проводники – Миша Васильев и Захар Абрамов, зятья Андреевых, и их дочь Катя Васильева – все бывшие оленеводы. А еще нас сопровождали две лайки – Тузик и Тукан.

Курс верховой езды был очень кратким: со второй попытки я смог удержаться в седле целых две минуты. Захар хвалил меня и подначивал теперь спрыгнуть. До отъезда надо было навьючить оленей. Багажа слишком много, олень проседал под грузом. Пришлось багаж урезать. Только к вечеру мы отправились в путь. Цепочка из пятнадцати оленей напоминала караван – вьючные олени связаны веревкой друг за другом.

Главное – войти во вкус, тогда езда на олене покажется легкой и более приятной, чем на лошади. На олене не надо облегчать посадку, можно расслабленно сидеть в седле с прямой спиной. Держаться можно за то же седло или палкой опираться о землю. Седло находится выше, на холке. Подгоняют оленя пинком в бок или слегка ударяя палкой по заду. Морда обвязана веревкой, которой направляют или останавливают оленя. Направление задают ударом сапога по шее. Олень не особо торопится. Скорость его равна быстрому человеческому шагу, вот и хорошо. Потому что на спине у оленя-спринтера ощущение не очень.

Тут быстро понимаешь, что каждый олень – личность. Самого крупного зовут Буйвол. Он крепкий, но медлительный. Когда мы хотели, чтобы он шел быстрее, мы привязывали его к другим на буксир. Мой олень – вожак, он бодро шел вперед, но часто капризничал и несколько раз сбрасывал меня через голову на землю. Нам пришлось пересекать много рек. Один олень оступился, и кто-то из нас плюхнулся в воду. Лучше всего олени шли по болотам. Они без труда передвигались по вязкой почве, ловко взбирались на крутые вершины, но неровные скалистые подъемы ноги навьюченных оленей не выдерживают, проводники приказывали нам спешиться.

Мы не первые финны в гостях у эвенков. Летом 1846 года финский ученый Кастрен, будучи на Енисее, встретил местных жителей. Эвенки окружили его, улыбаясь и удивляясь его очкам. «Я, в свою очередь, с не меньшим удивлением рассматривал желтые лица тунгусов, дугообразные орнаменты-татуировки на выдающихся скулах, их длинные, украшенные бисером косы, свисающие по спине, их самобытную одежду», – писал ученый. «Тунгусский князь» принял его с уважением, поднял шапку, протянул палец в знак приветствия и отвел в свой чум.

Хотя Кастрен и писал про князя, достоверно известно, что у эвенков нет строгой иерархии. Все могут пользоваться землей, а добычу делят поровну. Эвенков описывали как исключительно гостеприимный, простой народ, которому можно доверять. Могу сказать, что они до сих пор сердечные, покладистые люди. Они уступчивы, легко подстраиваются и хотят мира, что иногда граничит с неким стокгольмским синдромом, так как большинство эвенков забыли свой язык и не считают, что это результат засилья русской культуры.

Не успели подъехать последние пассажиры, а в лагере уже завизжала электропила. В старину эвенки жили в чумах, но уже несколько десятилетий они пользуются палатками с печкой.

Захар и Миша одним движением руки поставили палатку, и скоро из трубы пошел густой дым. Пол внутри был устелен ветками кедровой поросли и пах лимоном.

Проводники хорошо заботятся о животных. Место для лагеря выбирают, учитывая в первую очередь их вкусы: вокруг должно быть много ягеля и листвы. Оленей привязывают к деревянным колышкам так, чтобы они могли свободно искать пропитание и при этом не убежали. Если у вьючного оленя замечают ссадину или потертость, его сразу разгружают. Собакам готовят отдельную похлебку, в нее бросают мясо и лавровый лист – для вкуса.

Утром мы проснулись от странного сопения перед палаткой. Кто-то оставил у нас в лагере своих оленей. Кто хозяин, мы выяснили, когда в лагере появились две женщины.

– Вы фотографировали наших оленей? У вас нет на это права. Покажите ваш фотоаппарат! – возбужденно настаивала та, что постарше.

Проводник сказал, что это местная сумасшедшая и не стоит обращать внимание. Я бы с радостью последовал его совету, если бы в руках у женщины не было ружья.

– Поедете дальше – стрелять буду! – пригрозила она.

Нас спас только внезапный ливень. Мы спрятались в палатку, а женщины с оленями ушли своей дорогой.

Миша и Катя в оленеводстве уже 20 лет. Миша родом с другой стороны Станового хребта, из якутского села Иенгра. Он мастерит ножны – вырезает из дерева колодку и обтягивает кожей.

Катя жила в тайге и зимой, и летом, и даже с младенцем на руках. Сейчас ей 41 год, и она уже дважды бабушка. Она восседает на олене в кожаной куртке, леопардовых штанах и с папиросой в зубах. Жалуется, что тайга ей стала чужой. Как и все эвенкийские женщины, она умеет шить из оленьих шкур одежду, а из кожи на голени (это называется камусы) – унты. Унты – эвенкийское слово, которое широко используют везде в Сибири. Обычно у эвенков женщина занимается едой, водой, дровами и одеждой, а мужчина – охотой и рыбалкой, но разделение труда не жесткое: все должны уметь делать все. Женщины тоже умеют стрелять, а мужчины – шить и кормить детей, когда женщины нет на месте. И все пасут оленей.