Швейная машинка - [4]

Теперь эти люди замерли в тревожном ожидании.

— Как думаешь, чем все закончится? — спросила Фрэнсис.

— Пока непонятно…

— Что скажет твой отец?

— Он будет на стороне компании, — Джин убрала за уши несколько выбившихся прядей темно-каштановых волос, — так как считает, что им виднее.

— А Дональд?

— Дональд уверен, что все мы должны быть членами профсоюза. — В голосе Джин прозвучала гордость.

— Это, наверное, сложно.

— Для меня в этом нет ничего сложного. Даже наоборот — воскресенья у нас стали проходить гораздо интереснее. Мы так шумим, что нас, наверное, слышно по всей округе!

Девушки почувствовали, что толпа зашевелилась и стала сдвигаться: сквозь море работников, прокладывая себе дорогу плечами, пробирались несколько мужчин. Выбрав место, они установили на земле большой деревянный ящик, и на него с удивительной легкостью для человека его габаритов запрыгнул Дональд. Он поднял руки, призывая к тишине, и разговоры тут же прекратились.

— Этим утром, товарищи, — медленно, взвешивая каждое слово, начал Дональд, — компания в очередной раз допустила несправедливость в отношении работников. Три женщины из шлифовального были переведены в другие цеха. — Он сделал паузу, чувствуя, как в толпе нарастает напряжение. — Теперь работу пятнадцати человек должны будут делать оставшиеся двенадцать.

Ропот становился все громче и почти заглушил последние слова Дональда. Он прервал речь, давая людям выразить недовольство, а потом продолжил:

— Товарищи, мы должны помнить, что ущемление прав одного из нас отражается на каждом. — Дональд раскинул руки, словно желая объять толпу. — Мы призываем к забастовке в поддержку наших коллег и просим к нам присоединиться. Пора выступить вместе, пора дать понять, что мы не хотим, чтобы с нами так обращались. Мы требуем справедливости! Компания не собирается на этом останавливаться, она планирует и другие изменения, которые затронут всех: нас самих, наших братьев и сестер, наших отцов и матерей. Пора действовать!

Джин обернулась к высокой башне с часами, хорошо видной за много миль отсюда, и заметила, как блеснуло в вечернем солнце окно конторы, когда его захлопнули. «Неужели начальство пыталось прислушиваться к тому, что здесь происходит?» — удивилась девушка.

Когда митинг закончился, молодые женщины, воодушевленные речами и планами, отправились по домам.

— Все это тянется уже много лет, — негодовала Джин. — Они сами вынуждают нас сопротивляться.

Фрэнсис согласно кивнула:

— Оставшимся женщинам нужно кормить детей и платить за квартиру. Как им выполнять увеличенную норму за то же время?

— Если мы сейчас ничего не скажем, то можем оказаться следующими. Вдруг от нас тоже решат перевести трех человек?

— Вот именно! Моя двоюродная сестра работала в этом цеху, прежде чем родила близнецов. Поиск дефектов очень сложен. Сначала нужно найти все щербинки, а особенно глубокие потом заполнить специальным составом и только потом отшлифовать. Это не та работа, где стоит торопиться.

— Чем дальше, тем все хуже и хуже. — Джин обогнула большую лужу на своем пути. — Теперь понятно, почему в январе они обходили все цеха и что-то записывали.

— То есть ты присоединишься к забастовке? — спросила Фрэнсис, и дрогнувший голос выдал ее нерешительность. — Это важный шаг.

— Мы им покажем! Как они будут производить швейные машинки, если на фабрике не останется рабочих? — Джин яростно пнула камень, который отлетел в траву. Спасаясь от него, как от пушечного ядра, из подлеска выскочил кролик. — Смотри, вот так они про нас и думают: мы кролики, испуганные кролики. Но они ошибаются!

Когда Фрэнсис свернула к себе, Джин ускорила шаги. Она почти бежала по улицам, застроенным в несколько рядов жилыми домами из песчаника цвета ржавчины. Запах овсяного пудинга и жареных свиных колбасок доносился из открытых окон. Новость о забастовке распространялась быстро, и девушка чувствовала, как от нарастающей тревоги начинает сводить живот, но она старалась не обращать на это внимания.

Джин толкнула тяжелую входную дверь и перед тем, как взойти на последний этаж, остановилась перевести дыхание. Подойдя к дверям своей квартиры, она услышала недовольные мужские голоса.

Спиной к ней стоял отец. Он обращался к шести своим товарищам по работе:

— Это просто горячие головы, они ничего не понимают в жизни. Те из нас, кто много лет проработал в компании, пользуются ее уважением. Я не собираюсь бастовать из-за каких-то трех баб! — Его негодование, казалось, переполняло комнату.

Следующим заговорил самый старый друг отца:

— Я тоже, Джордж, я тоже. Молодежь должна прислушиваться к нам, опытным мастерам. От нашего имени с компанией договаривается наш собственный профсоюз, а если появится еще один, более крупный, это вряд ли принесет пользу хоть кому-то из присутствующих здесь.

По их уверенным позам со скрещенными на груди руками было видно, что они считали себя рабочей элитой фабрики.

Слова вырвались у Джин сами собой:

— Речь не о каких-то трех бабах!

Отец обернулся к ней.

— Да ты-то что об этом можешь знать?! — В каждом его слове сквозило высокомерие.

Теперь все эти мужчины, знавшие Джин с детства, смотрели на нее. Она стушевалась и опустила глаза.