Шведские остановки - [2]

Это обстоятельство я считаю примерной рекламой нового, бережного отношения шведов к живой природе. И когда после поездки по стране я встретился в Стокгольме с заместителем генерального директора Управления по охране окружающей среды господином Уве Хённингером, то эта тема сама собою всплыла.

— Верно, — сказал Хённингер, — мы не допускаем рекламу в природную среду. От этого есть будто бы невесомая, но на самом деле существенная польза. Арланда же — исключение. Мы это разрешили. Именно для контраста.

— Неплохо придумано.

— Кроме того, — сдержанно улыбнулся собеседник, главный разговор с которым был у меня впереди, — на ходу, из машины там ничего прочесть не удается, а кто же будет останавливаться, чтобы рассматривать рекламу?

И я не хочу больше задерживаться на впечатлении, схваченном на ходу, перехожу к остановкам, во время которых можно было оглядеться, прислушаться, перемолвиться словечком со спутником или встречным.

Стокгольм, большая остановка. Город раскинулся просторно, свободно и так, что не вдруг ориентируешься в нем, не сразу понимаешь, где сейчас ты-на острове, перемычке, полуострове или основном скандинавском побережье, над озером, морским заливом или протокой. Этот уголок планеты, должно быть, кружил голову не одному поколению картографов — такую сложную вариацию земли и воды оставила здесь первозданная неразбериха. В архипелаге, на морских подступах к городу — почти двадцать пять тысяч больших, маленьких и крохотных островов, облесенных и голых, скалистых и низменных. В длинном извилистом заливе Сальтшен — те же острова/ да еще прихотливо очерченные мысы и мысочки, да узкие сыновние фиорды и фиордики. Изрезано бухтами, сплошь искрапано островами большое пресноводное озеро Меларен, подступающее к городу из глубины скандинавского сапога. Стокгольм стоит в центре этой стихии. Здесь, у базальтовых набережных, у цоколей зданий, на городских озерных и морских — плесах, в протоках и каналах, под бесчисленными мостами встречаются, сливаются, смешиваются горькие воды Сальтшена — по-русски "Соленого моря" — и чистые струи Меларена. Соленое и пресное…

Стою на старинном мосту, любуюсь панорамой города — синими водами, возвышениями, покрытыми камнем и лесом, шпилями древних построек, современными и пока редкими зданиями, и, хотя первый день в чужой стране еще не вызывает острой тоски по Родине, я неожиданно, вдруг и вроде бы не к месту вспоминаю: "О Русская земле! Уже за шелошянем еси!"

К месту. Интересное и совершенно необъяснимое совпадение исторических дат посчастливилось мне установить в Стокгольме, но, прежде чем сказать о нем, следовало бы признаться, как я в тот день потерпел и поражение, основанное также на совпадении исторических дат. Во время полуофициальной коктейльно-кофейной встречи мы разговорились с одним старым шведским дипломатом. Собеседник, оказалось, прекрасно знает нашу историю, особенно Великой Отечественной войны. Он читает о ней все, досконально изучает мемуары наших полководцев, помнит самые незначительные военные операции, названия городков, деревенек и — поразительно! — даже фамилии младших командиров и солдат. Я только мысленно ахал, но под конец швед меня совсем убил. Он поднял рюмку, в которой соответственно его возрасту теплились три капли коньяка, и, прежде чем произнести традиционное шведское "сколь!", сказал:

— За то, чтоб шведы и русские при встречах поднимали только заздравные кубки еще триста лет, и еще семьсот пятьдесят, и вечно!

Тост был хорошим, только я потом спросил:

— "Вечно" — я понимаю, но почему вы, извините, назвали эти цифры?

— Видите ли, — засмеялся он глазами. — По случайному совпадению: на днях исполнилось триста лет со дня рождения Петра Великого, а в Новгороде недавно выпущен нагрудный знак в честь семисотпятидесятилетия со дня рождения Александра Невского…

Перейдем, однако, к шеломам, "Слову о полку Игореве" и Стокгольму. Первая столица шведов называлась Сигтуной. Покойный Геннадий Фиш, часто бывавший в Скандинавии, однажды писал, помнится, о том, что древнешведское "туна", английское "таун" и русское "тын" означают одно понятие — заграждение, ограду, город. А если пойти дальше, вернее, ближе к нашим дням?

Каждый город имеет свое ядро, зародыш.

В Москве это Кремль, стоящий на холме, а здесь Стадсхольмен, небольшой остров, окруженный веером мостов. Он разделяет, а омывающие его протоки соединяют соленый залив и пресное озеро. Между прочим, в старорусском языке слово "остров" означало не только сушу, окруженную водой. Наши предки "островом" называли и особо урожайный клин, и лесную делянку, и сухую возвышенность на болоте, холм. Тысяча лет для языка — это совсем немного. И уж на этот-то срок он надежно консервирует следы взаимного влияния одного народа на другой. Из русского языка в скандинавские перешли в те времена такие слова, как "торг" и "ладья", однако слово "холм" общегерманского, а значит, и шведского корня, оброненное на нашу землю, так что город Холм, скажем, под Новгородом, расположенный в ровной, низменной местности, лежал, вероятно, на одной из варяжских дорог.