Шутка костлявой девы - [24]

Честно говоря, я испытываю ко всему происходящему довольно вялый интерес, меня завело сюда отнюдь не любопытство и уж тем более не желание познакомиться с горе-поэтами, я пришел сюда ради того, чтобы отыскать ее.

– Перерыв окончен, скоро все начнется! – кричит сверху человек с длинными волосами. Если я правильно понял, это его квартирник.

Кто-то еще стоит на лестнице и болтает, мы же поднимаемся на один лестничный пролет. Дверь не заперта, а даже чуть приоткрыта. Заходим внутрь. Передо мной заставленный обувью пол. Куртки висят на вешалках, шейные платки брошены на стул вместе с бумажными пакетами. Повсюду ходят хипстеры и наслаждаются атмосферой надуманного искусства.

– Проходите, – говорит мне новый приятель, и мы с Мари проходим по коридору до главной комнаты. В ней самодельная барная стойка, раскиданные по полу подушки и рояль около окна. Огромные потолки, как и во всех домах на Невском. Мы на Большой Конюшенной, всем заправляет Крузенштерн.

С Марией здоровается каждый, на меня смотрят и протягивают руки, чтобы познакомиться. Бесстрастно соприкасаюсь ладонями и тут же отворачиваюсь. Наконец все устаканивается и программа начинается.

Поэт с рябью на щеках и прямыми черными волосами читает стихи. Другой, с длинными седыми кудрями, сидит в углу и зыркает на все проницательными синими, как васильки, глазами – два кусочка ясного неба, ввинченные в морщинистое лицо. Собираются люди с красными волосами и самодельными украшениями, мужчины с бутылками пива и гитарами.

Они так отличаются от того, что я видел до этого! Все индивидуальны, все по-своему уже съехали с катушек. Каждый думает, что уникален.

В паузе толкаю Мари локтем и пытаюсь узнать, тут ли та девушка, с которой я разговаривал про племя маиси. Называю ей имя и псевдоним. Лицо моей спутницы непроницаемо – камень. Я не знаю, что именно она чувствует, когда говорит:

– Да, я вроде видела ее где-то тут.

– Я на минуту, – говорю я и отхожу. Взгляд зацепился за одного человека.

– А девушка, которая пару недель назад читала стихи – она тут? – спрашиваю я у бородача, который утащил ее тогда. Пять минут назад он, изрядно пьяный, танцевал на сцене и орал во всю глотку: «Женщины – мировое зло! Решительно все!»

Сейчас он лежит мордой на стойке и разлепляет глаза, чтобы увидеть, кто с ним разговаривает. Слипшиеся губы раскрываются и произносят:

– Да, но она, кажется, ушла из всего этого.

– Почему? – с недоумением спрашиваю я.

– Другого поля ягода. Ей надоело.

Похоже, мы не увидимся сегодня. Жаль, я надеялся, что она будет тут.

– Пойдем на «Пьяную аллею»? Будем песни горланить? – воодушевляется этот тип. – Она там и живет. Недалеко.

Я знаю, где она живет. После того, как Кира съехала, она вернулась на Васильевский остров. Когда мы жили вместе, все то время, что она не писала книгу, Кира куда-то сбегала. По ее словам, это были поэтические вечера. Возможно, сегодня стоит попытать удачу и увидеть ее.

Мы отправляемся на «Пьяную аллею» распевать песни. По дороге встречаются бомжи. Их трудно отличить от тех, кто идет рядом со мной. От выпивших людей всегда пахнет одинаково, и вовсе не важно, что на них надето: костюмы для выступлений или же обрывки заляпанных блевотиной тканей.

Доходим до «Пьяной аллеи», что около метро. С нами другие поэты и гитара.

– Давай, друг, – говорит мне бородач. – Петь умеешь?

– Умею, – говорю без колебаний. – Когда я жил…

– Ну так вперед! Мы же не зря сюда пришли.

– Есть какая-то определенная цель?

– Пой, – хлопает он меня по плечу и куда-то смотрит.

Из горла вырывается песня. Какой-то знакомый с детства мотив, и происходит нечто. Поэт застывает и, прислонив бутылку ко рту, опрокидывает голову назад. Затем выпрямляется и смотрит в одну точку, будто там есть кто-то, кто знаком ему. По бороде течет пиво. В глазах грусть.

Не останавливая песни, прослеживаю взглядом, что же так его зацепило. То же самое чувство горечи и досады на судьбу пронзает и меня.

Напротив нас, на летней террасе в «Coffeshop», сидит Кира и улыбается какому-то парню. Щурю глаза и присматриваюсь. Там же Макс! Восседает, как король, и доверительно похлопывает мою Киру по руке. Женщины ведутся на подобную сентиментальную чушь, особенно если они в отчаянии.

– Эта стерва ушла от меня, – говорит поэт. – И месяца не повстречались.

Но я не слушаю его.

Я вижу, как Макс наклоняется и что-то шепчет Кире на ухо, а она заливается смехом и тянется к стакану с коктейлем. Еще минуту назад я видел в ее глазах печаль, а сейчас она уже заливается смехом, и щеки ее покрыты густым румянцем. Вот ублюдок!

Подступает ярость, но нельзя идти туда. Нужно придумать что-то другое. Я прошу парня с гитарой наиграть одну мелодию и начинаю петь. На минуту она закрывает глаза – я выбрал одну из ее любимых песен и определенно попал в нужную точку. Лицо Киры преображается: в нем блаженство, в нем радость и грусть, в нем любовь. Элегантно и вместе с тем быстро она поворачивает голову и видит меня, будто скинувшего десяток лет.

Ее рот приоткрывается от изумления. Похоже, она не верит и сильно сомневается. На улице темно, мое лицо в тени, свет фонаря рассеивается и окутывает меня мягким светом.