Шутка костлявой девы - [22]

– Смотри, это наши победители, – учит какая-то мамочка своего сынишку. – Они выиграли войну. Запоминай, – с грустью добавляет она, – перед тобой последние ветераны.

После этих слов меня охватывает паника. А вдруг это и есть конец? Вдруг я умру вот так: в теле старика? Никто даже не узнает.

Меня охватывает ужас. Умереть на самом деле, не прожив и половины жизни, было бы несправедливо. Осознание этого, возможно, факта дается с трудом.

Я выхожу вместе с ветеранами и, хватаясь за сердце, бреду на Дворцовую площадь. Все до единого улыбаются мне, кто-то дарит цветы и говорит приятные слова. Среди женщин и мужчин, которые боролись за мой город, я иду к каким-то министрам и тоже улыбаюсь, обнажая почти беззубый рот. Волна эйфории подхватывает меня и уносит туда, где играет музыка и улыбаются такие же дряхлые, но счастливые старики.

«Если это тело последнее, то так тому и быть», – думаю я в тот момент. Воодушевление, ощущение праздника, стадный инстинкт приводят меня к таким мыслям.

Эффект толпы. Нарастающее эмоциональное заражение. Общее возбуждение.

После праздника я решаю просто погулять по городу. Вечером уже пьяные люди поздравляют меня. Бегут к ларькам за цветами и одаривают гвоздиками.

Душевные все-таки люди в Петербурге, странные и в то же время добрые. Нажимаю код домофона.

Хороший, светлый праздник. Именно эта мысль возникает в голове, когда кто-то бьет по затылку тяжелым предметом. Сознание меркнет и на какое-то время угасает.

Тело борется со смертью. Жестокая дуэль, из которой я выхожу победителем.

Открываю глаза и смотрю по сторонам. Приходит неприятное осознание того, что нахожусь в больнице. Как ни странно, в коридоре. Не подавая признаков жизни, лежу минут сорок и думаю о произошедшем.

– Вы уж потерпите, – произносит голос около меня.

Поворачиваю голову. Женщина лет пятидесяти пяти с глубокими морщинами около рта стоит рядом с раскладушкой.

– Места переполнены, в праздники всегда так.

Она рассказывает про группы подростков, которые сбиваются в кучки и избивают ветеранов. Я узнаю, что это по большей части школьники: как ни странно, именно они стоят за избиениями стариков. Кто-то ведет активные действия, другие же прячутся за мониторами экранов и пишут комментарии к картинкам с ветеранами. В День Победы в социальной сети «ВК» стены пестрели не только «Спасибо деду за Победу» и георгиевскими ленточками. Какие-то умники догадались «отфотошопить» картинку: рулон туалетной бумаги был не белый, а в оранжево-черную полоску.

– Мне пора, – говорит медсестра. – Мы сделаем все, чтобы Вам стало лучше.

Люди ее поколения – дети ветеранов, относятся к старикам с большим почтением.

Кто-то рядом сипит: «Спасибо».

Не вызывающий симпатии парень малых лет. Его нос разбит, а губы запеклись кровью.

– Что с тобой? – удивляюсь я. – Подрался? – мой голос скрипит, как старая деревянная половица под тяжелым ботинком.

– Да так… – мямлит он нерешительно. – Подрался. Вот и получил.

– За дело?

Он молчит. Может, ему сложно говорить или он не слышал вопроса? В любом случае мне не очень хочется разговаривать. Голова побаливает, и я чувствую, что на затылке вздулась довольно большая шишка.

– Теперь думаю, что да, – протягивает наконец он, будто решая для себя что-то важное.

– Одноклассники побили? – будничным тоном спрашиваю я.

– Нет, они были чуть старше, эти ребята.

– Как же? За что хоть?

Юноша внимательно смотрит на меня. Есть в этом взгляде что-то жалкое. Будто кто-то его стыдит. Будто я и есть причина этого подавленного выражения на лице. Смесь раскаяния и внутренней злости. Такие лица бывают, наверное, только у малолетних преступников.

– На кого ты злишься, парень? – участливо интересуюсь я.

Он привстает на локти и, преодолевая усталость, спрашивает:

– Что вы пережили на этой войне?

Тут мне приходится опять рассказывать чужую историю, врать и навешивать щедрые горсти лапши на доверчивые уши: про то, как потерял сестру, потому что она отказалась есть обои и умерла, как сбежал мальчишкой на фронт, подделав документы, и был ранен в бедро. Я описываю ужасы войны так, будто и правда побывал там.

С каждой минутой его лицо делается все более несчастным.

– Простите, это я! Это все я! – верещит он и лицом падает на подушку.

– Малец, ты чего это? – озадаченно спрашиваю я.

Он лежит неподвижно и вздрагивает. Минуту, две…

Время идет не спеша, будто ему некуда торопиться. Мне же остается только молча ждать.

Наконец звучит приглушенный подушкой голос:

– Вы были точно таким, как я тогда на войне… Храни вас Бог, – заключает школьник.

Смущаюсь. Ему, вероятно, и правда очень стыдно. Решаю не трогать парня.

Потом закрываю глаза и говорю:

– Все в жизни делают ошибки. Они наша платформа. Нужно совершить десятки проступков, чтобы стать человеком. Кому-то и сотни не хватит… а ты молодец, парень.

Он не отвечает, отворачивается и вроде засыпает. Но я-то знаю, что это не так.

Глава XVII Встреча на «Пьяной аллее»

Спустя дней десять я встал с кровати подростком. Эволюция идет не поэтапно по схеме «ребенок-подросток-мужчина-дед», а как-то вперемешку. Сложно сказать, каким я проснусь завтра. Каждый новый день может принести что угодно. Главное, не могу и не хочу идти к врачам, думаю, это бесполезно, а определить самостоятельно, что же это за болезнь, я, естественно, не в силах. Вирус или, скорее, сбой сам выбирает, в какой возраст меня кинуть. Его схема пока непонятна.