Шутиха-Машутиха - [9]
— Тогда, Евлаха, об чем речь, мы с мужиками и мосток энтот срубим, чтоб только задержки с лесом не было, — оживились старики.
— Вот уж спасибо, дорогие мои, — прочувствованно сказала Евлаха.
Говорили о том, что сенокопнители надо быстрей доремонтировать да повариху на полевой стан надо брать не из своей деревни, а из другой бригады, ту, что лонись вкусно кормила, да чтоб школьники в обед приезжали с концертами.
— Лена, как у тебя с агитбригадой? — спросила Евлания девушку, по виду школьницу.
— Уже репетируем, — успокоила девушка.
— Ладно, послушаем. Утром ты и завклубом — на разнарядку. Где это она, кстати, а? — строго оглядела всех парторг.
— Да у нее парнишко, слышь, с заплота в крапиву пал, так она с ним отваживается; орет, слышь, парнишко-то не своим голосом, — пожалела какая-то женщина.
От околицы донеслись удары бича, замычали коровы, заблеяли овцы, и все снялись со скамеек, дружно обнимавших крыльцо с двух сторон.
Что это было: собрание, беседа, сход? Меня поразило одно — какая-то открытая жизнь деревни, людей.
Евлания Кузьмовна, когда все разошлись, присела с балалайкой на скамейку, и знакомство наше началось не с рассказа парторга о том, как люди работали на севе, а с балалайки. Евлания Кузьмовна сыграла мне разудалые частушечные разливы и пояснила, что именно под них пошли в поле трактора с сеялками. А потом была «борозда» — праздник, когда сев закончился, и мужики схлестнулись, как показывают в кино про прежние времена, локоток к локотку — кто кого осилит, так всех победил Соломониды сын. И то не диво. Соломонида в войну вместо домкрата поднимала телегу с мешками пшеницы и под телегу подводила новое колесо, если старое хрупало посередь дороги. И про то рассказала, что если кто строится, то на новоселье идут всей деревней и уклад прежний не меняют. Раньше на новоселье мешок соли дарили — чтоб в достатке жили, поверье такое. Теперь соль не соль, а кто телочку, кто баранчика с ярочкой, а кто и садину, то бишь геранку огненно-красную, принесет. А уж если не едут к ним выставки всякие, то их тоже не скукожило в деревне, не обеднели — взяли да устроили выставку дуг разных и сбруи. Старики притащили такие ли сбруи — звезды там кованые, заклепки рифленые. И чего тут удивляться: эвон, в деревне-то почти у каждой избы мастерские-малухи. Кто колеса делает, кто оси тешет, кто полозья для саней. По малой цене — колхозу, по большей — для тех, кто это ремесло забыл. И лошадок, как ни трудно было с планом по мясу, не извели…
И как-то позабыла я спросить: а за счет чего сев раньше всех закончили, и кто отличился особенно, и какие резервы еще не использовали? Все расхожие слова вылетели. Сидела, слушала, раскрыв рот от удивления. Пошли по деревне — ни разу не споткнулась, широко да вольно, ничего нигде не валяется. Скамеек обочь дороги полно, даже и в промежутке между домами. А вот наглядной агитации что-то не видно было.
— Скромная у нас наглядная агитация, это верно. Только это как посмотреть. Вот ездили мы к соседям по обмену опытом. Наглядная агитация у них — пять тыщ отдали художнику за картинки. А я поставила доярочку из того колхоза, куда приехали, спиной к наглядной агитации, где картинки, и спрашиваю: «Скажи, милка моя, что там нарисовано да про что написано?» А она захлопала ресницами и вспомнить не может. А ведь тот колхоз во всех докладах хвалили за оформление наглядной агитации. Разве ж все дело в картинках, а? — И она с любопытством посмотрела на меня.
Мне не хотелось уезжать из колхоза, в котором никогда не вывешивают объявлений о предстоящем собрании, где есть «думачи», где парторг одной лишь балалайкой дает знать, что ей надо поговорить с народом. Здесь чуть что — сразу к Евлании, и жалоб в район не пишут. И школьников в колхозе включают в одни звенья с родителями, и от посевной до уборки узнают они весь цикл работ на земле.
— А что ты думаешь, — говорила мне на прощание Евлания Кузьмовна, — когда с человеком говоришь через стол, он завсегда это расстояние чувствует. А если к нему открыто — его и беда обежит, потому что даже беда чует, когда люди сильны друг другом…
В РАЙСТОЛИЦЕ
Последняя встреча на дальней ферме закончилась поздно. Инструктор обкома комсомола Богданов, сопровождавший творческую группу, выдвинув из полушубка руку, выразительно постучал пальцем по часам: «Увлекаетесь, товарищи».
Поэт, художник и музыкант, оскальзываясь на раскатанной санями дороге, шли за Богдановым к автобусу.
Ехали молча, наговорившись до хрипоты во время встреч за день. Идея такой шефской поездки принадлежала поэту, друзья поддержали его и с удовольствием пошли «в народ».
Богданов, похоже, не шибко вник в суть поручения своего комсомольского начальства, считая главной своей миссией устранение организационных неувязок, могущих возникнуть между районным руководством и творческой группой. Ему пришлось долго втолковывать какому-то кругленькому парню в райкомовском кабинете, что деньги перечислять никуда не надо, что это добровольцы, решившие пойти «в народ». Кругленький пригласил из общества «Знание» женщину с перламутром на губах и ногтях, но ее творческая группа не заинтересовала, потому что у нее был свой план мероприятий и план по деньгам за прочитанные лекции. Ей стало непонятно, почему поэт, музыкант и художник рвутся выступать бесплатно, обычно бывает наоборот. Кругленький тоже заерзал на стуле и улыбнулся: «Привыкли, понимаешь, за любые деньги смотреть на приезжих артистов».
Тюменский писатель, лауреат премии Ленинского комсомола Л. Заворотчева известна широкому читателю как мастер очеркового жанра. Это первая книга рассказов о людях Сибири и Урала. Крепкая связь с прошлым и устремленность в будущее — вот два крыла, они держат в полете современника, делают понятными и близкими проблемы сегодняшнего дня.
Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.
«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.
Новый роман Олега Ермакова, лауреата двух главных российских литературных премий — «Ясная Поляна» и «Большая книга» — не является прямым продолжением его культовой «Радуги и Вереска». Но можно сказать, что он вытекает из предыдущей книги, вбирая в свой мощный сюжетный поток и нескольких прежних героев, и новых удивительных людей глубинной России: вышивальщицу, фермера, смотрителя старинной усадьбы Птицелова и его друзей, почитателей Велимира Хлебникова, искателей «Сундука с серебряной горошиной». История Птицелова — его французский вояж — увлекательная повесть в романе.
Великолепный первый роман молодого музыканта Гаэля Фая попал в номинации едва ли не всех престижных французских премий, включая финал Гонкуровской, и получил сразу четыре награды, в том числе Гонкуровскую премию лицеистов. В духе фильмов Эмира Кустурицы книга рассказывает об утраченной стране детства, утонувшей в военном безумии. У десятилетнего героя «Маленькой страны», как и у самого Гаэля Фая, отец — француз, а мать — беженка из Руанды. Они живут в Бурунди, в благополучном столичном квартале, мальчик учится во французской школе, много читает и весело проводит время с друзьями на улице.
Группа ученых в засекреченном лагере в джунглях проводит опыты по воздействию на людей ядовитых газов, а в свободное время занимается рыбалкой. В ученых не осталось ничего человеческого. Химическую войну они представляют как полезное средство для снятия демографического давления, а рыбалка интересует их больше, чем жизни людей.
«Гость», составленный из лучшей путевой прозы Александра Гениса, продолжает библиотеку его эссеистики. Как и предыдущие тома этой серии («Камасутра книжника», «Обратный адрес», «Картинки с выставки»), сборник отличают достоинства, свойственные всем эссе Гениса: привкус непредсказуемости, прихотливости или, что то же самое, свободы. «В каждой части света я ищу то, чего мне не хватает. На Востоке – бога или то, что там его заменяет. В Японии – красоту, в Китае – мудрость, в Индии – слонов, в Израиле – всё сразу.