Шуркина стратегия - [2]

И тогда усатый мягко попросил:

— Мальчик, пройди, пожалуйста, по дороге между столбиками. Перед дверью остановись.

Пытаясь догадаться, в чём дело, Шурка двинулся по дороге. Прошёл столбики. Ничего. Потом сзади, в коробочках, два раза щёлкнуло. Шаг, ещё шаг — опять ничего. Вдруг у дверей что-то слабо зажужжало, как испорченный звонок, который хочет зазвенеть, да не может. Ещё два шага. Шурка уже занёс ногу на преддверную ступеньку — и только тогда, наконец, стеклянные створки разъехались направо и налево. В глубине павильона на столах заманчиво поблёскивала какая-то техническая всячина. Шурка вопросительно оглянулся.

— Нет, нет, дальше нельзя. Пока нельзя, — сказал усатый.

Стеклянные створки с присвистом захлопнулись.

— Ну, теперь почти то, что нужно! Почти то самое! — объявил бритый. — Срабатывает, но немного запаздывает. Я думаю — передвинуть на секунду раньше.

— Да… Ощущение преграды неприятно… Мне даже кажется — секунды на полторы… — сказал усатый.

Шурку опять перестали замечать.

Секунда — и его как не бывало.

Камни с грохотом катились из-под его ног, подмётки трещали. Где же душевая? Вон где — и толпа почти вся исчезла, девчонок — никого, мальчишек — только один отряд остался. И чей отряд? Чужой, отсюда видно: все не те ребята, с которыми в автобусе ехал, ведь ещё на вокзале по отрядам разделили. А вожатая?.. Вот она, вожатая — наверно, из-за Шурки только и стоит. Издали увидела, бумажку разворачивает, ясно: фамилию хочет вспомнить. Как же её зовут-то, вожатую? Необыкновенное такое имя-отчество!

— Горюнов Александр!

Шурка с разгону не сумел затормозить, поскользнулся — трах! — и растянулся, прямо под ноги вожатой, — ой!

Вожатая перестала хмуриться, наклонилась к Шурке. Тончайший румянец проступил на её лице, и светлые, как золотой дым, волосы рассыпались по щекам.

— Больно?.. Входи скорее, ребята уже три минуты там… — она тщательно выговаривала каждое слово.

— Ничего, ерунда, я быстро, — забормотал Шурка, и вдруг вспомнил имя и отчество вожатой, — я быстрей всех постараюсь, Лайне Антсовна, честное пионерское, я не задержусь!

И бросился туда, где уже плескался и визжал второй отряд.

Раздевалка, пустая и гулкая. Вот свободное место. Раз, два, три… — Шурка разделся, пробежал босиком, рванул дверь в душевую. Лёгкое облачко пара вылетело ему навстречу.

Шурка нырнул под освободившийся душ, ожесточённо заработал мочалкой, за несколько секунд покрылся с головы до пят белой шипящей пеной. Это самое главное, намылился — и сразу всех догнал. Теперь хоть мойся, хоть брызгайся, вода своё дело сделает, всё мыло с тебя слижет.

— Тра-та-та-та-та! — раздались вдруг выкрики в подражание пулемёту. Самые бойкие из ребят захватили толстые медные краны с разбухшими деревянными ручками.

Зажимая воду ладонями, они стали направлять друг в друга резкие кинжальные струи. Холодные, ледяные!

Наконец, один нахальный парень всех разогнал. Никто уже не мог подойти к соседним кранам.

Шурка зажмурился, бросился с выставленными вперёд ладонями навстречу ледяному ожогу — ура-а!!! Вот это битва! Теперь посмотрим, кто кого! Он пустил воду тоже на полную мощность.

Ой, ой, караул! Шурка ужимался, подпрыгивал, словно его на сковороде поджаривали.

У того парня плечи — как две булки. Рот до ушей оскалил, уверен, что Шурку выгонит.

Шурка ухитрился сдвинуть струю выше, прямо в пасть жирному. Ага, сразу захлопнул, и глаза выпучил, чуть не захлебнулся…

Как же его фамилия? Брыкин — вот как, в автобусе ещё говорили. Он уже там скалился и всех толкал. Полпачки печенья у одного мальчишки отнял и тут же слопал.

А на спуске с перевала, когда такие повороты начались, что дух захватывало — он своего тихого соседа сцапал за ухо, повернул лицом ко всем и завопил: «Смотрите, он боится, боится!» Сам, наверное, больше всех трусил.

Лайне Антсовна несколько раз говорила: «Брыкин, так нельзя! Брыкин, так нехорошо!» Потом подошла, взяла его за руку и пересадила на другое место, рядом с собой.

Ни в игре, ни в драке Шурка терпеть не мог, когда за волосы, за уши, за лицо хватают. Ещё в автобусе подумал: придётся устроить взбучку этому Брыкину, чтобы рук не распускал.

И теперь нельзя было Шурке отступить, проиграть бой.

А ребята вокруг кричат: «Да брось ты его, хватит! Посинел весь! Околеешь от холода!»

И тут Шурку осенило. Свободной рукой он крутанул сначала один кран — убавил холодную воду, потом дёрнул изо всей силы за другой — пустил кипяток.

Как завыл Брыкин, как отскочил от крана к другой стене!

— Ты что, — кричит, — ненормальный?! Рехнулся, да?!

А Шурка весь до того заледенел, что в первые мгновенья даже не почувствовал ничего. Только видит — пар пошёл. Потом ладонь обожгло. Отбежал Шурка от крана.

— Молодец! — кричат ребята. — Здорово ты его! Мы уж думали — тебе крышка!

Подошёл к Шурке один, говорит прямо в ухо:

— Ну, ты парень-гвоздь. Мы все за тебя болели. А меня Вовкой звать, Володей… Мой папа в лагере шофёром работает, увидишь.

Шурка остудил руку под холодной струёй до полной бесчувственности. И ещё успел для удовольствия постоять немножко под душем.

Тут все повалили в раздевалку. Впрочем, на обратном пути её правильней было назвать — одевалка.