Шура. Париж 1924 – 1926 - [3]

Леман

Люсия Давидова

Маревна (Марина Брониславовна Воробьева-Стебельская)

Максим Винавер

Монро Уэллер

Мюрвет (Мурка)

Николай (Николас, Коля) Дмитриевич Лысенко

Нина Николаевна Берберова

Нина Оболенская, княгиня

Нонна Калашникова

Ольга Баркасова-Черкесова

Поль Гийом

Павел Адольфович Клодт фон Юргенсбург

Павел Челищев (Павлик)

Пантелеймон (Паня) Дмитриевич Лысенко

Прасковья Гавриловна

Саломея Оболенская, княжна

Сергей (Сережа) Клодт фон Юргенсбург

Валентина (Тина) Юлиановна Верженская-Клодт фон Юргенсбург, баронесса Валентина Таскина

Вера Муромцева

Владимир (Вова) Дмитриевич Лысенко

Феликс Феликсович Юсупов, князь, граф Сумароков-Эльстон

Ирина Александровна Романова, княгиня Юсупова

Григорий Ефимович Распутин

Екатерина Николаевна Верженская

Гертруда Стайн

Иван Бунин

Гайто Газданов

Формы имен, встречающихся в романе

Александра – Шура, Шурочка

Андренина – Нина, Ниночка

Борис – Боря

Татьяна – Таня

Иван – Ваня

Каппа – Капа, Карп

Катя – Катюша, Катенька

Маргарита – Рита

Матрена – Мария, Мара, Матрена, Марочка

Николай – Коля

Павел – Павлик

Пантелеймон – Паня

Сергей – Сережа

Валентина – Тина, Тиночка, Тинуся

Владимир – Володя, Вова

Глава первая. Прощай, Сеит!

Весна 1924 года, Стамбул

Солнечный свет вновь залил спальню. Казалось, будто просыпались балдахин, латунная кровать, сползшее на пол одеяло, атласные шторы, комод и зеркало, стоявшее на нем, флакон духов, жемчужные ожерелья – все они вдруг приобретали цвет и форму. Будто это новый день вдыхал в них жизнь.

Всю ночь Шура не спала, и вот теперь, к утру, устав от беспокойных мыслей, роившихся в ее голове, она лежала на боку, прикрыв глаза. Она продолжала притворяться спящей, пока поцелуи покрывали ее волосы, плечи и мягко спускались к спине. Она боялась, что если повернется к нему прямо сейчас, то он заметит тревогу, что облачной завесой затмевала ее глаза. С момента их встречи прошло уже около семи месяцев, и все это время она стремилась показывать ему только лучшие черты своего характера, проявляя особую мягкость и заботу. Ей не хотелось делиться своей глубокой печалью, тоской, болью, которые скрывались за радостью и теплотой, направленными к нему. Все, что она пережила до него, уже начало казаться Шуре далекой сказкой – вскоре одна часть воспоминаний останется в ее памяти лишь приятным сновидением, а другая – кошмарным сном. Ни одно из них она не желала переживать снова, оживляя в разговорах с другими людьми. Потому что ее прошлое было цельным, единым. Она не могла отделить плохие воспоминания от хороших, пожертвовать одним ради другого. Оставалось только запереть их все глубоко в памяти и никогда не выпускать наружу.

Шура хотела бы довериться владельцу этих рук, которые с любовью блуждали по ее волосам и телу, хотела бы правильно отвечать на его любовь. Однако неопределенность, которую ей довелось пережить, побуждала ее к осторожности. Она не могла ошибиться вновь. Не могла вновь слепо последовать за мужчиной. Не могла вновь пережить подобную боль.

Внезапно, вспомнив о том, что Алену вскоре нужно будет уйти, Шура открыла глаза. Ален крепко обнял ее.

– Доброе утро! – сонно пролепетала она по-французски.

Она коснулась ладонями его рук, обнимавших ее за талию. Он выглядел так, будто хотел что-то сказать.

– Шура… – задумчиво произнес Ален, поцеловав ее запястье.

– Да?

– Ты поедешь со мной во Францию?

– Во Францию? Зачем?

– Здесь ты очень одинока. Я не хочу тебя бросать.

Шура сомневалась в том, что он зовет ее во Францию только из-за того, что беспокоится о ее одиночестве. Стараясь не выдавать своих истинных эмоций, она осторожно возразила:

– Я не одинока. У меня есть Валентина и мои друзья.

– Шура… Валентина вышла замуж. А этот твой давний знакомый? Кажется, он тоже женат.

Ее тонкие изящные пальчики коснулись обручального кольца на его пальце. Она понимала, что сейчас выглядит как ребенок с полузажившей коленкой, рана которого снова начинает кровоточить. Ален говорил о Сеите.

– Разве во Франции я не буду одинока? Скажи, что изменится?

Она откинулась на подушку и прикрыла глаза, словно блуждая где-то в мечтах. Словно искала то, что было утрачено.

– Я обречена на одиночество, – медленно продолжила она. – Неважно, где я. Я давно смирилась с этим и готова смириться с судьбой. Не беспокойся обо мне.

– Но я не хочу оставлять тебя, Шура. Ты ведь знаешь, что я люблю тебя больше, чем это кольцо.

– Не делай этого, Ален. Хватит меня жалеть. Ты мне ничем не обязан. У тебя есть жена и дети, возвращайся к ним. Если снова окажешься в этих краях, то, возможно, мы еще увидимся. Кысмет[1], как сказали бы турки.

– Ты все еще его любишь, ведь так?

– Люблю ли?.. Не знаю. Я уже давно позабыла о том, чем ограничивается любовь. Все, что я любила и люблю, несет в себе след Сеита: Кисловодск, заснеженные сосны, звон колоколов – во всем я вижу его. Это что-то за гранью любви. Это чувство необходимо мне как воздух, и ты, Ален, его не поймешь. Оно для меня как образ Родины, на которую я не могу вернуться. Даже если я больше никогда его не увижу, мне лишь достаточно знать, что он жив. Он – часть России, которую я обрела в Стамбуле.

Ален притянул Шуру к себе и внимательно посмотрел в ее глаза, наполненные слезами и печалью. Да, она говорила правду…