Шуаны, или Бретань в 1799 году - [38]

— Что именно? — спросил он.

— То, что... все мы, одни больше, другие меньше, но все мы боремся против несправедливости нашей судьбы.

— Мадмуазель, зачем должны мы расстаться сегодня вечером?

— Ах, сядемте-ка в карету, — улыбаясь, промолвила она в ответ на страстный взгляд молодого моряка. — Вольный воздух нам совсем не на пользу.

И Мари внезапно повернула обратно. Незнакомец догнал ее и сжал ей руку движением не очень почтительным, но выражавшим властное желание и восторг. Она пошла быстрее; моряк угадал, что она хочет избегнуть признания, быть может неприятного для нее, но от этого воспламенился еще более и готов был рискнуть всем, чтобы вырвать у этой женщины первый знак благосклонности; он многозначительно посмотрел на нее и сказал:

— Хотите, я открою вам тайну?

— О, говорите скорей, если она касается вас!

— Я не состою на службе у Республики. Куда вы едете? Я поеду туда же.

Мари вздрогнула, вырвала у него свою руку и закрыла лицо ладонями, чтобы скрыть внезапный румянец или, быть может, бледность, изобличавшие ее волнение, но вдруг она опустила руки и сказала упавшим голосом:

— Значит, вы начали с того, чем вам пришлось бы кончить: вы обманули меня?

— Да, — сказал он.

Она повернулась к нему спиной и почти побежала прочь от неуклюжей кареты, к которой они направлялись.

— Но как же? — спросил незнакомец. — Ведь вольный воздух для нас не на пользу?..

— О, он переменился, — серьезным тоном ответила она и продолжала быстро идти по дороге, поглощенная какими-то бурными мыслями.

— Что же вы молчите? — спросил он, и сердце его наполнилось сладостным томлением, предвкушением близкой радости.

— Ах, трагедия началась слишком скоро, — отрывисто сказала она.

— Какая трагедия? — удивленно спросил он.

Она остановилась, окинув его взглядом, в котором были ужас и любопытство, но сразу скрыла под маской непроницаемого спокойствия волновавшие ее чувства, показав этим, что и у нее для молодой девушки был большой жизненный опыт.

— Я же знаю, знаю, кто вы! — заговорила она. — Лишь только я увидела вас, я заподозрила, что вы глава роялистов, по прозвищу Молодец. Правильно говорил нам епископ Отенский, что всегда надо верить предчувствиям несчастья.

— Зачем же вам надо знать этого человека?

— А зачем ему таиться от меня, если я уже один раз спасла его жизнь? — И она засмеялась деланным смехом. — Я умно поступила, что помешала вашему признанию в любви. Знайте же, сударь, я ненавижу вас. — Я — республиканка, вы — роялист, и я выдала бы вас, если б не дала вам слово, если б я уже не спасла вас один раз и если бы...

Она умолкла. Эта внезапная перемена, эта душевная борьба, которую она больше и не старалась скрыть, встревожили незнакомца; он тщетно пытался ее понять.

— Расстанемся сейчас, — сказала она. — Так надо. Прощайте!

Она быстро повернула, но, сделав несколько шагов, снова подошла к нему.

— Ах, нет! Для меня очень, очень важно узнать, кто вы? — промолвила она. — Не скрывайте от меня ничего, скажите правду. Кто вы такой? Ведь вы не питомец Политехнической школы и вам не семнадцать лет?..

— Я моряк, готовый расстаться с океаном и последовать за вами повсюду, куда вашей фантазии угодно будет повести меня. Если, на мое счастье, я представляю для вас какую-то загадку, — я постараюсь не разочаровывать вас. Зачем смешивать важные дела реальной жизни с жизнью сердца? Ведь мы начали так хорошо понимать друг друга.

— Наши души могли бы понять друг друга, — строго сказала она, — но я не имею права требовать от вас доверия, сударь, и вы тоже никогда не узнаете, чем вы обязаны мне: я не буду об этом говорить.

Они прошли несколько шагов в полном молчании.

— Почему моя жизнь так занимает вас? — заговорил незнакомец.

— Сударь, умоляю вас, скажите ваше имя или же молчите. Вы ребенок, — добавила она, пожимая плечами. — И мне, право, жаль вас...

Молодой моряк хорошо видел упорное стремление прекрасной путешественницы узнать его тайну, и в душе его боролись осторожность и страсть. Досада желанной женщины — могучий соблазн: ее гнев и ее покорность исполнены такой власти, они затрагивают столько струн мужского сердца, проникают в него и побеждают!.. Не была ли досада мадмуазель де Верней лишь новой уловкой кокетства? Невзирая на свою страсть, молодой моряк нашел в себе силы не доверять женщине, так настойчиво желавшей вырвать у него тайну, от которой зависела его жизнь или смерть.

— Зачем, — сказал он, взяв ее за руку, и Мари в рассеянности не заметила этого, — зачем моя неосторожность разрушила очарование этого дня, сулившего счастье?

Мадмуазель де Верней молчала, на лице у нее было написано страдание.

— Чем я мог огорчить вас? — спросил он. — И чем могу я вас успокоить?

— Скажите мне ваше имя.

Тогда и он умолк, и так они прошли несколько шагов. Вдруг мадмуазель де Верней остановилась, и видно было, что она приняла какое-то важное решение.

— Маркиз де Монторан, — произнесла она с достоинством, хотя и не могла подавить волнения, от которого нервная дрожь пробегала по ее лицу. — Чего бы это ни стоило мне, я рада оказать вам услугу. Здесь мы расстанемся. Конвой и почтовая карета необходимы для вашей безопасности, и вы должны ими воспользоваться. Не опасайтесь республиканцев: видите ли, все эти солдаты — люди чести. Я отдам майору Жерару приказания, и он в точности их выполнит. Я же могу вернуться в Алансон пешком со своей служанкой: несколько человек солдат проводят нас. Слушайте меня внимательно — ведь речь идет о вашей голове. Если вы встретите, прежде чем будете в безопасности, того ужасного щеголя, которого видели в гостинице, бегите, — он немедленно выдаст вас. А я... — она замолчала. — А я с гордостью снова брошусь в жалкую юдоль жизни, — тихо промолвила она, сдерживая слезы. — Прощайте, сударь. Желаю вам счастья. Прощайте!..