Штык-молодец. Суворов против Вашингтона - [22]

Но Потемкин только рассмеялся в ответ.

– До бога высоко, до Америки далеко, друг сердечный. Не волнуйся по сему поводу. Даже если – заметь, я ведь говорю «даже если» – и случится что, это не означает конца света. Вспомни, что творилось в той же Англии сто лет назад. Королю Карлу голову отрубили, но кончилось-то чем? К его сыну пришли и просили униженно, чтобы он соизволил корону обратно принять, и все вернулось на круги своя. События американские при любом развитии не могут влиять на Европу, где власть монархическая незыблемо стоит. Вспомни, что даже проклятый Пугачев, не к ночи будь помянут, выдавал себя за царя Петра Федоровича, не посмел, мерзавец, никакие вольности ввести. А ведь казалось бы, казак, как тут не устроить Сечь Запорожскую?! Но не посмел. Нет, матушка, не существует государства без твердой царевой власти, особливо же в России. Вот та же Сечь. Издала ты указ – и нет ее. Как не бывало. Фу-фу, – он картинно дунул, и Екатерина невольно рассмеялась.

– И все-таки, Гришенька, что ты думаешь по поводу предложений графа Никиты Ивановича?

Потемкин посерьезнел.

– Мое мнение здесь таково. Пока что нам нет совершенно никаких резонов вмешиваться ни на той, ни на этой стороне. И американцы, и Георг чужаки нам, они свою собственную корысть взыскуют. Ты полагаешь, матушка, что те плантаторы за какую-то свободу воюют? Как бы не так! Король обложил колонии налогами превеликими и взамен не дает ничего, вот американцы и обиделись. Даже не против налогов как таковых. Да пожалуй Георг тому же Вашингтону титул маркиза Виргинского, оный генерал первым бы всех возмутителей на веревке приволок к губернатору британскому. Но не умен король Георг, не умны и министры его. Вот твоим попечением, государыня, всякие инородцы включены в состав народов российских на общих правах, и потому стали они верными твоими слугами. Нет, мы не должны сейчас вмешиваться. Вообще главный принцип европейской политики есть ослабление всяких противников. Вот потому мы не должны сейчас мешать Англии как можно глубже увязнуть в болоте американском. Можно даже тайно помочь этим возмутителям, не переступая, однако, некоей черты. Вот когда Британии станет совсем плохо, тогда можно будет снова сей вопрос рассмотреть. А пока что нет, нет и нет.

– На том и порешим, – подвела итог Екатерина. – Все сие графу Панину изложу, а то он сказывал, что посол британский аудиенции у него просил. Интересно, зачем?

– Вот это как раз угадать несложно! – вскипел Потемкин. – Наш посол в Лондоне граф Мусин-Пушкин отписал: «Вчера полученные здесь из Америки письма, подтверждают доказательнейшим образом сколь твердое, столь и единогласное почти тамошних жителей намерение не повиноваться никаким таким повелениям, кои хотя бы мало клонились к утверждению за ними права здешнего законодательства… Генеральным в Филадельфии конгрессом решено уже не вывозить сюда никаких американских товаров, а здешних тамо не принимать». Ударили по самому больному месту – по кошельку.

– Да, такового им англичане не простят.

– А знаешь ли ты, матушка, что в тех же европах принято считать Россию страной азиатской, хотя стараниями того же Никиты Акинфича Демидова давно уже только русским железом и различным снарядом железным вся Европа пользуется. Только слишком они гордые, чтобы таковое признать. Кстати, ты слышала презабавный анекдотец? Заводчики немецкие да английские начали свои клейма на вещах демидовских набивать, потому как их собственные никто покупать не хочет. Вот они и начали покупать все у Никиты Акинфича, да под видом своего перепродавать. Каковы шельмы?!

– И то! – восхитилась Екатерина. – Свою выгоду за каменной стеной учуют.

– Ну да ладно. Речь о другом. Почитая нас страной дикой и слабой, могут англичане попросить у нас солдат. Король Георг ландграфу Гессенскому два миллиона заплатил, только чтобы тот ему тридцать тысяч солдат выдал. А немец нищий тому и рад.

– Да, вот она Европа просвещенная, – кивнула Екатерина. – И чем тогда сей фюрст немецкий от татарского работорговца отличается? Да ничем! Нет, я русской кровью не торгую!

– Истинно, свет мой. Таковую инструкцию графу Панину на переговоры я и подготовлю, а то он может по-своему переиначить. Завелась среди русских дипломатов привычка скверная субсидии от иностранных дворов получать, а граф Никита Иванович замечен был в связях предосудительных с прусскими министрами. Тайная канцелярия графа Шувалова в том его изобличила, и ему английское золото вполне может показаться не хуже прусского, – Потемкин усмехнулся. – Только изобличенный да прощенный он втрое против прежнего стараться начал, хотя надзора неусыпного за ним никто не отменил.

– Вот потому, друг сердечный, я и прошу тебя лично все решения принимать. Переговоры пусть Панин ведет, как первоприсутствующий коллегии иностранных дел, но последнее слово, чтобы за тобой осталось. Верю я князь, что ты ущерба чести российской не нанесешь и интересы империи будешь блюсти неусыпно.

– Как прикажете, Ваше Величество, – поклонился Потемкин.

* * *

Английский посол сэр Роберт Ганнинг шел на прием к графу Панину преисполненный радужных надежд. Он помнил меморандум прусского министра фон Финкельштейна, в котором тот писал, что граф Панин склонен принимать подношения за решение вопросов всяческих, и потому надеялся, что дело его завершится удачно, пусть даже не сразу. Хотя ему показалась не слишком благоприятным предзнаменованием недельная отсрочка, однако сэр Роберт успокаивал себя тем, что это обычная проволочка неповоротливой русской бюрократии. Тем более что встретил его граф Панин куда как приветливо. Но вот после обязательных поклонов сэр Роберт перешел к делу.