Штурман воздушных трасс - [8]

Курс аэронавигации возглавлял один из первых выпускников этой школы Александр Васильевич Беляков. Каждый день он приезжал в палаточный городок и между занятиями обстоятельно знакомился с каждым курсантом, главным образом выясняя, насколько серьезно увлечение аэронавигацией.

— Ведь вся романтика авиации, — объяснял он, — связана с пилотами, на навигатора падает только отраженный свет. Не огорчает такое? — И был доволен, когда слышал убежденное «нет».

Но и такая романтика, «отраженная», поначалу вовсе не ощущалась. Казалось, не будет конца этой изнуряющей строевой подготовке, которая, как говорил взводный командир, прививает вкус к порядку и дисциплине. Окружающий мир воспринимался в виде команд взводного, дробного стука десятков солдатских ботинок и одурманивающей июльской жары.

Взводный был неумолим. Он добивался четкости шага, равнения строя и чего-то еще, что казалось мелочной придиркой.

— Гор-pox! — возмущался он. — Стук должен быть как от одной ноги, усиленный многократно! Грудь вперед! Не живот, а грудь!..

С наступлением осени начались интенсивные занятия по теории. Учебников не было. Поэтому старались записывать все со слов преподавателя.

Два года пролетели незаметно. Учеба близилась к концу.

Отличникам, в числе которых был и Гавриил Прокофьев, предоставили право выбора места службы. Среди предложенных частей называлась Севастопольская школа морских летчиков. Вновь необъяснимая сила тяги к морю затмила все, и Гавриил, не колеблясь, отправился к Черному морю.

Когда он и два его товарища прибыли на место, то первым встретившимся им человеком, у которого они хотели узнать дорогу в штаб, оказался сам начальник школы Бажанов. Узнав о цели приезда, он сказал:

— Считайте, что вы прибыли в штаб. Начальник школы Бажанов.

Ребята тоже представились.

— Это все? — удивился он. — Просили девять, а прислали трех. Стало быть, в следующий раз надо просить двадцать семь, тогда получим необходимых нам девять. Да, пока всего не хватает: и людей, и самолетов. Вот они, — начальник кивнул в сторону морского аэродрома, где словно жуки-плавунцы в маленькой заводи, отгороженной молом от открытого моря, покачивались на воде самолеты, — вроде есть и в то же время их нет, потому что все безнадежно старые. Кстати, вы знаете их?

— Не все, — сказал Прокофьев. — Мы ведь обучались на сухопутных самолетах.

— Ясно. Ну тогда для первого знакомства коротко расскажу...

Коротко не получилось. Прошло больше часа. Ребята завороженно слушали, что говорил им Бажанов о каждом из самолетов: МР-1, «Савойя-16», МБР-4, «Дорнье-Валь». Это была увлекательная история морской авиации, которую рассказывал влюбленный в нее человек. Он говорил о самолетах как о близких, бесконечно дорогих ему ветеранах морской службы, которые за неимением новой смены несут свою нелегкую вахту.

— И вот еще что, — отметил в заключение Бажанов. — Флотская форма ко многому обязывает. Как говорится, свой монастырь — свой устав. Познакомьтесь с нашими традициями, уважайте флотский порядок.

Имея опыт точных работ, приобретенный на заводе, Гавриил быстро освоил ремонт авиаприборов, которых всегда не хватало. А с тех пор как сам сконструировал прибор для проверки указателей скорости, доверие к нему возросло настолько, что летчики перед ответственным полетом просили только его проверить приборы.

Вскоре школу перебазировали в город Ейск, а Гавриила как лучшего техника перевели из учебной эскадрильи в боевую. Это доверие не гасило его желания сменить профессию техника на профессию летчика. Гавриил с трудом скрывал свое восхищение красивыми взлетами и посадками. Завидовал, когда летчики, разбирая выполненное задание, упоминали о чувствах, пережитых в полете.

Каждый раз, забираясь в кабину самолета для проверки приборов, Прокофьев отводил немного времени на мысленное воображение себя в роли летчика и с необъяснимым волнением надевал чей-нибудь старый, пропитанный потом шлем. Казалось, только разреши ему, и он в короткий срок овладеет искусством пилотирования. Вот только два обстоятельства удерживали его: какое-то чувство неоплаченного пока долга за учебу в школе спецслужб и боязнь, что прошло недостаточно времени, о котором ему говорил доктор. Страшно было снова получить отказ по состоянию здоровья.

Все летчики-инструкторы считали Гавриила добрым, безотказным парнем, когда предлагали слетать с курсантом в качестве балласта. А он делал это с большим удовольствием, наслаждаясь неповторимым ощущением полета. И никакая сила не могла оттолкнуть его от этих полетов: ни опасность, ни даже аварии, одна из которых едва не стоила ему жизни.

В свободное от работы время Прокофьев стал ходить на лекции по теории летной подготовки. И как-то, набравшись смелости, обратился к начальнику школы с просьбой зачислить его курсантом. Тот посоветовал учиться на летнаба, поскольку можно сразу поступить на второй курс.

Набор курсантов, в который попал Прокофьев, был самым многочисленным за всю историю школы: пятьсот летчиков и столько же летнабов. Здесь были представители всех родов войск: пехотинцы, кавалеристы, артиллеристы, танкисты, пограничники и даже краснофлотцы с боевых кораблей. Это на первых порах в какой-то мере отразилось на дисциплине. Особенно выделялись отделения, сформированные из «чистых» моряков, трудно привыкавших к новой обстановке.