Штурм - [27]

Густав не выпускал изо рта сигареты, дымил.

— Пусть гибнут и другие. Так, что ли? — добивался ответа младший брат.

Старший ткнул сигарету в пепельницу.

— Я не знаю, где подведены провода, но, надо полагать, к складу взрывчатки или к складу с готовыми боеприпасами.

— Кто нажмет кнопку?

— Не знаю. Это могут сделать и не здесь, а в Берлине.

— Возможно ли?

— Кенигсберг имеет прямую связь с Берлином. Многожильный толстый кабель протянут по дну моря. Догадываюсь, что один провод проложен под землей к нашему заводу во время ремонта канализационной системы. Наблюдали эсэсовцы. Слышал, что-то подобное было и возле других заводов.

— Конечно, было. Теперь признайся, Густав, как должен поступить настоящий немец?

— Настоящий немец выполняет приказ. Остальное его не касается.

— Я так и думал, — кивнул помрачневший Томас. — «Вот к чему ты пришел, доверившись слепо фюреру». — Он не сказал этого брату и попросил: — Устрой, пожалуйста, меня на работу к себе, в один из цехов. Не обязательно на должность инженера. Я научился кое-как писать левой рукой. Мне подошла бы работа, например, по контролю за вентиляцией.

— Не собираешься ли ты искать провод? — спросил Густав подозрительно. — Послушай, а не послан ли ты сюда русскими? Имей в виду, я не хочу погибать в гестапо. Я рассказал тебе все честно, признайся и ты.

Брат поднялся со стула.

— Клянусь памятью отца и матери… — в волнении Томас сделал паузу. — Клянусь, что я не послан русскими.

— Вот теперь я верю тебе, — успокоился Густав.

Томас сел и, помолчав, произнес многозначительно:

— Кто знает, кому и где придется погибать. Одни погибнут в подземелье, другие на улице во время бомбежки и обстрела, третьи от разрыва сердца. Но я с тобой согласен: не стоит попадать в гестапо. Ну, как насчет работы?

— Это сложно. Придется объяснить твое появление.

— Да, это не то, что выполнить приказ. Полагаю, тебе надо сейчас отдохнуть. Договорим после. Со свежей головой лучше думается.

— Все равно, если сказать, что ты перешел линию фронта, посчитают перебежчиком или даже шпионом, засланным русскими, — опять встревожился Густав.

— Но я не переходил линию фронта. У меня — документы. Вот маршбефель. — Томас показал удостоверение. — Здесь написано, что я возвращаюсь к месту постоянного жительства. Но не нашел там ни дома, ни семьи. И я поехал к своему брату в Кенигсберг. Есть отметка, когда я прибыл кораблем в Пиллау.

— Это совсем другое дело, — сказал Густав. — Значит, документы в полном порядке, — Теперь я усну спокойно. Главное — документы. И тебе надо отдохнуть.

— Нет, пожалуй. Я уже поспал. Достаточно. Мы пришли, еще двое, как я, инвалиды, из Пиллау и ночевали вместе. Условились обменяться письмами. Если бы я не нашел тебя, мне помогли бы. Напишу до востребования и отнесу на почтамт.

Пока Густав раздевался и разбирал постель, брат написал на листке бумаги несколько слов неровными буквами.

— И левой рукой неплохо получается, — он показал Густаву письмо.

Старшего интересовало, что написано.

«Дорогие друзья! Обо мне не беспокойтесь. Я нашел брата и надеюсь получить работу на пользу Германии».

Томас вышел на улицу. Страшные мысли мучили его. Все оказалось правдой. Руководители, тоже немцы, приготовили смерть тысячам сограждан. Чего хотят перед своей гибелью фюрер и его банда? Чтобы за поражения расплатился прежде сам народ.

Поймет ли Густав, каким должен быть настоящий немец? Очень мало времени осталось на то, чтобы объяснять, доказывать и — убедить.

От майора, Гауптмана и обер-лейтенанта попахивало коньяком. Они чеканили шаг и разговаривали, как давно знакомые фронтовики.

В дверях Королевского замка — давней резиденции прусских королей — часовой проверял пропуска. Офицеры вошли в вестибюль, где несколько солдат проворно принимали шинели и фуражки.

Зеркала как бы раздвигали стены. Широкая ковровая дорожка вела в зал, просторный и светлый. Там ряды кресел были уже наполовину заняты. У дальней стены — длинный стол, над ним огромный портрет фюрера и свисающее знамя с угловатой свастикой в белом круге.

— Я вынужден покинуть вас, — сказал майор, — Мой полковник требует, чтобы на совещаниях я всегда находился возле него.

Обер-лейтенант отозвался легким поклоном — пожалуйста, тут ничего не поделаешь. Гауптман, оставшись в проходе между креслами, оглядывал офицеров.

— Кажется, еще один знакомый, — хрипловато проговорил он. — Или ошибаюсь? Пойдем в тот ряд…

— Нет, благодарю. Я доволен нашим знакомством, — вежливо отказался обер-лейтенант.

— Клянусь честью, тот офицер из первой пехотной дивизии, а она, как и вся наша восемнадцатая армия, была под Ленинградом.

— Полковник — слишком высокий для меня чин, — сказал обер-лейтенант, — Идите к нему, я сяду вот здесь.

Майсель выбрал крайнее возле центрального прохода кресло поближе к столу. За пять минут до начала совещания появились генералы. Один из них сел тоже в крайнее кресло, через ряд перед Майселем. Генерал ни разу не обернулся — лишь спина и затылок видны.

Рядом с Майселем оказался майор в чистеньком мундире — штабной офицер, должно быть.

— Мы, офицеры, пришедшие с переднего края, редко видим свое высокое начальство, — тихо сказал Майсель, повернувшись к соседу. — Позвольте спросить, кто этот господин генерал?