Штурм - [23]

Война, услышали, началась, а мы лес рубим. В лагере я на машине работал, моего сроку до конца войны хватило бы, но решил смыть с себя грязь, хотелось, как все честные. Родину защищать. Подал начальству заявление: прошу направить на фронт, в самые жаркие бои, ничего не побоюсь, лишь бы вину искупить. Послали. В особый батальон прорыва. В первой атаке двух немцев заколол, одного гада застрелил. Но и сам получил пулю в бок. Точка была поставлена на моем прошлом. После госпиталя — курсы танкистов. Остальное — понятно?

— Понятно, — сказал Лептин. — А в каких боях вы потом?ꓺ

Шестопалов прервал его:

— Договорились — без вопросов, — он поправил шлем. — И прошу всех запомнить: нет прежнего Шестопалова. Ясно?

— Ясно, товарищ лейтенант. Всем ясно.

— Встать! — скомандовал Шестопалов.

* * *

При разговоре с танкистами то личное, что тревожило Гарзавина, ослабло, отступило. Перед ним были люди, которые пойдут скоро в бой, в первых рядах штурмующих. Они редко видят командира корпуса, им положительно все равно, что на душе у генерала, их занимал лишь предстоящий бой.

Иначе было при встречах со старшими офицерами. Гарзавину казалось, что этим уже известно о приезде дочери и в какое неловкое положение он попал. Генерал нервничал, в штаб корпуса приехал злой. У штабных офицеров была масса дел, как всегда перед крупной операцией. Но занятые по горло, они неизменно внимательны к начальству. Они, конечно, знали о взаимоотношениях между генералом и радисткой Малевич, однако ошибочно полагали, что тут просто фронтовая вольность. Это бывает, и между собой они не осуждали его, а радовались: характер у генерала стал заметно мягче.

Когда Гарзавин просматривал схемы, один из штабных офицеров сказал:

— С нашим корпусом получилось, как с тем заводом в песенке: «И по винтику, по кирпичику…»

Тут был намек на то, что почти все танки отданы стрелковым частям, в непосредственном подчинении командира корпуса остается лишь резервный батальон, который в ходе боев исчезнет — машины уйдут на восполнение потерь, туда же, в штурмовые отряды, — и генерал останется без войска.

— В сущности, корпуса нет, даже бригады нет, — разглагольствовал другой штабист. — Мы все равно, что кавалеристы без лошадей, летчики без самолетов.

— В штурмовых отрядах создаются парторганизации из коммунистов-стрелков, артиллеристов, танкистов, саперов. Руководить ими будут, разумеется, парторги стрелковых полков, политотделы дивизий. Наш политотдел как бы организационно отъединен от своих коммунистов.

— Ну это вы напрасно говорите. Однако по сути у нас нет самостоятельного соединения.

Это надоело слушать, и генерал вспылил:

— Прекратить подобные разговоры! Мы все будем находиться там, где наши танки, наши люди. Словопрения запрещаю!

Гарзавин сказал бы еще более резко, но вошла радистка. Она доложила:

— Товарищ генерал, вас вызывал штаб армии, но рация перестала работать. Непонятно, что случилось.　Вот как! — загремел генерал. — Я жду очень важного сообщения, а у вас рация отказала. Чтобы через пять минут работала. Идите!

Штабные не могли не подумать: у генерала со своей радисткой все кончено и теперь он опять будет с ними крут, как прежде.

Не дождавшись доклада о том, что рация заработала, генерал сам пошел к машине-будке. Вернулся он, стремительно шагая, радистка — за ним. С порога объявил:

— Вышедшие из строя танки в штурмовых отрядах будут заменяться не за счет нашего резерва, а самоходками отдельного армейского полка. У нас нет резервного батальона. Запомните это! Есть группа танков прорыва, она усиливается тяжелыми артсамоходами. Группа прорыва! — воскликнул он грозно и с душевным ликованием. — Потребуется — сам поведу. Быстро подготовить радиограмму: «Принято к исполнению». И сейчас же мне точные сведения: сколько бронеединиц в группе прорыва, расчет обеспечения, когда будут собраны все тяжелые машины, где, — генерал подошел к карте и указал: — Вот здесь.

Штабисты лихорадочно взялись за работу. Радистка с листком бумаги ушла и скоро, вернувшись, доложила, что радиограмма передана.

Гарзавин выслушал ее и сказал:

— Едем!

Он был доволен. Его идея создать группу танков прорыва одобрена. Такая группа будет, будет!

8

В темноте беззвездной ночи, выбирая в лесу глухие места, три немца медленно шли к дороге Пиллау—Кенигсберг. Обер-лейтенант, унтер-офицер, третий в офицерской шинели, безрукий, с пустым рукавом, — они не разговаривали друг с другом, часто останавливались и прислушивались. Доносился шум моторов, непрерывный шелест — по асфальту катились автомашины и пушки с резиновыми покрышками колес, часто и вразнобой шлепали сапоги.

Три немца увидели просеку, они перешли железную дорогу. Дальше было шоссе. Там двигались войска, по интервалам различались подразделения. Путники очистили сапоги от полевой грязи и листьев. Тот, что был без руки, произнес тихо:

— Листья родины…

— Сентиментальность, — сказал обер-лейтенант, старший группы. — Я не пруссак.

Безрукий отбросил горсть увядших прошлогодних листьев.

Они выбрали, побольше интервал между подразделениями и неторопливо пошли в сторону Кенигсберга. Их нагоняла следующая колонна. Впереди — два офицера. Они приближались Гауптман и лейтенант. Взгляды выжидательные, настороженные.