Штрафники. Люди в кирасах - [4]

Дочурка, осваиваясь в незнакомых руках, на время замолчала, но вскоре снова расплакалась.

— Давай-ка ее мне, кормить время подошло, — Катюша забрала девочку. Присев на диван, расстегнула верх платья, дала дочке грудь и та успокоенно засопела. Николай сел рядом. Нежно обнял их обеих, легко касаясь губами мочки уха, щеки, шеи жены. Сидеть бы и сидеть им вот так и ничего ему больше не нужно от жизни…

Когда надзиратель сказал, что время свидания истекло, они разом вздохнули и попросили еще минутку. Сидели не шевелясь и смотрели друг на друга не отрываясь так, что ни объятья, ни поцелуи, ни слова не могли сказать большего. Наконец, Колобов встал, порывисто прижал Катюшу к себе и, крепко поцеловав ее в губы, вышел из комнаты.

В цех он вернулся успокоенным, повеселевшим, но едва просверлил две или три заготовки, как за ним снова пришел надзиратель.

— Ну, паря, нарасхват ты нонче. Начальник второй части тебя вызывает.

Этот вызов мог означать только одно: пришел ответ на его прошение о предоставлении возможности искупить вину на фронте. Удовлетворили просьбу или отказали? Две недели его мучил этот вопрос и вот сейчас все должно решиться.

По дороге к лагерной зоне конвоир едва поспевал за ним. Дважды даже строго окликнул, приказывая сбавить шаг. Он же, на минуту замедлив движение, незаметно для себя снова набирал темп.

У входа в помещение Колобов еще раз жадно затянулся привезенным Катюшей самосадом, бросил окурок. Его все сильнее захватывало нетерпение. Он и не заметил, как переступил порог кабинета начальника второй части. В трех шагах от него за потертым письменным столом сидел пожилой мужчина в гражданском. Низкорослый, тучный, с желтым лицом, он выглядел болезненно, но смотрел приветливо.

— Заключенный Колобов прибыл по вашему приказанию, — отчеканил Николай.

— Значит, не привык еще свою статью добавлять, по которой осужден? Ладно, присаживайся, танкист, — хозяин кабинета указал на стул.

— Виноват, гражданин начальник, — Николай послушно сел, положив руки на колени, чтобы не было видно, как дрожат они от волнения.

Начальник неторопливо выдвинул средний ящик стола, достал оттуда большой конверт с сургучными печатями по углам и в центре, положил его перед собой.

— Товарищ Колобов…

Едва услышав обращение «товарищ», Николай побледнел и поднялся со стула.

— Да вы сидите, товарищ Колобов, — махнул рукой начальник. — Я вот по какому поводу вас вызвал. На ваше прошение пришел ответ.

«Не тяни же ты, — взмолился мысленно Николай. — Скажи какой?»

Но начальник, о чем-то вспомнив, опять полез в ящик стола. Пошарив там, извлек какую-то коробочку.

— Вот, возьмите, товарищ Колобов. Тут ваша медаль «За отвагу».

Пробормотав «спасибо», Николай крепко зажал коробочку в ладони, будто она могла выпорхнуть у него из рук. И хотя возвращение боевой награды говорило само за себя и не оставляло сомнений в положительном решении его вопроса, он все так же нетерпеливо смотрел на хозяина кабинета и ждал словесного подтверждения. Тот, поняв волнение Николая и, видимо, в душе сочувствуя ему, улыбнулся:

— Ответ на вашу просьбу пришел положительный, товарищ Колобов.

— Я оправдаю доверие, гражданин начальник, — охрипшим голосом произнес Николай.

— А я вам теперь уже не гражданин, а товарищ, — еще шире заулыбался начальник, видя, как искренне волнуется и радуется стоявший перед ним человек, получивший возможность вновь вернуться на фронт. Эта радость передалась и ему. Он тоже встал и протянул Николаю руку:

— Поздравляю тебя, сынок. Не знаю, как там и что, но, сдается мне, воевать ты будешь честно. Чего медаль-то не надел? Заслужил, так носи!

Но Колобов, пробормотав что-то невразумительное, торопливо спрятал коробочку в карман. Он ни за что не надел бы свою боевую награду здесь, в лагерной зоне. Сразу же после ареста Николай спрятал медаль вместе с удостоверением под стельку сапога и, когда в военной прокуратуре его спросили о ней, сказал, что оставил ее во время самовольной отлучки дома. Нашли медаль уже после приговора трибунала, перед тем, как поместить в камеру смертников. Тогда он уже не надеялся, что когда-нибудь прикрепит ее к гимнастерке. И вот она снова вернулась к нему.

— Ну что ж, идите. В канцелярии возьмете пропуск на выход из зоны. Он уже подготовлен, — сказал начальник второй части. — И вот этот пакет — тоже. Вручите его начальнику военно-пересылочного пункта. Он находится рядом с вокзалом, в районе станции формирования. Там спросите, покажут.

— Так я без конвоира туда пойду?

— Зачем же вам теперь конвоир? — засмеялся начальник. — Вы ведь на фронт отправляетесь по зову сердца?

— Так точно!

— Вот видите, а вы — «конвоир»! Дорогу-то к вокзалу знаете? Туда лучше через пойму идти, так ближе. Ну, удачи вам!

Николай, еще не свыкшись со столь резкой переменой в своей жизни, еще несколько секунд постоял перед улыбающимся начальником и, сказав ему «спасибо», четко повернулся через левое плечо, вышел из кабинета.

«Эх, как жаль, — подумал он, — что Катюша уже уехала, не узнав об этом. Ну, да ничего, сегодня же напишу ей письмо».

Время между тем перевалило за полдень и солнце пекло немилосердно. С северо-запада от озера Ханка на город наплывала сизо-черная туча, и Колобов, чтобы успеть до дождя, торопливо шагал к железнодорожной станции напрямик, через речную пойму по некошенной в этом году траве. В душе у него все пело и ликовало. Он дышал и не мог надышаться, любовался и не мог налюбоваться кипением луговых цветов — синих, голубых, желтых, красных. Даже стежки, протоптанные домашней живностью к водопою, казались ему удивительно живописными.