Штрафбат. Приказано уничтожить - [54]

Когда выбирались на берег – почти отнимались конечности, скрюченные от холода. Волокли с собой автоматы – некрасиво безоружными появляться в расположении своих частей. Карабкались на крутые откосы, зажимая носы, бежали по полю. Практически на ощупь искали дорогу, подпрыгивали, растирались, чтобы избавиться от холода, сковавшего не хуже панциря. Антохин что-то бормотал про грядущую «ампутацию задних конечностей», причем именно так и выражался – «задних». Брели по распаханной проезжей части, запинаясь об отстрелянные гильзы от снарядов. Их уже не волновало, как распорядится командование их дальнейшей участью. К расстрелу – так к расстрелу. К наградам – тоже хорошо. Лишь бы дойти, доползти, не окочуриться…

– Стоять! – выступила из темноты фигура автоматчика в демонической плащ-палатке, красиво стекающей с плеч. – Кто такие? – Сноп света от двух фонарей ударил в лица, осветил горстку щурящихся людей.

– Оружие на землю! Живо! А то стреляем! – возвестил другой голос.

Штрафники бросали оружие – да ради бога, набегались с ним.

– Мы вторая штрафная рота 24-й армии… – стуча зубами, объяснял Колыванцев. – Весь день вели бой на мосту, который у нас за спиной… Это все, что осталось от роты. Я – младший лейтенант Колыванцев, принял командование ротой после гибели капитана Любавина и отбытия в госпиталь замполита Бочкова.

– Похоже, свистят они, товарищ сержант, – встревоженно перебил офицера голос бдительного бойца. – На мосту, когда работала артиллерия, не было наших – точно не было… Нам неизвестно ни о какой штрафной роте! Товарищ сержант, посмотрите на них внимательно – они же все насквозь мокрые! Через реку переправлялись! А за рекой немцы! Товарищ сержант, это вражеские лазутчики, помяните мое слово! Давайте их прикончим прямо сейчас!

Приблизились еще несколько силуэтов. Кучка людей оказалась в кольце безликих автоматчиков. Никому уже не хотелось что-то доказывать, убеждать в очевидном. Усталость гнула к земле – и будь что будет. Колыванцев собрался что-то возразить, но приступ кашля не дал ему такой возможности. А Зорин вдруг услышал свой севший голос:

– Ну хорошо, пусть мы лазутчики, диверсанты, кто угодно, только отведите нас в штаб или куда там еще, дайте поговорить со специально обученными людьми, накормите, в конце концов! Тебя не учили, приятель, что нельзя расстреливать людей, когда они стоят перед тобой безоружные и, возможно, имеют что сказать?

Яркий свет резанул по глазам. Кто-то подошел к нему вплотную, начал всматриваться – кто это тут вякает?

– Ты, придурок! – рассвирепел Зорин. – И где вас набирают таких узколобых? Глаза-то хоть в порядке, боец? Разуй, да посмотри – неужели мы похожи на немецких лазутчиков?

Лучше бы помалкивал, чем искать справедливость. Боец обиделся и двинул ему по виску прикладом – в то самое место, куда уже сегодня били немецко-фашистские захватчики. Темный мир превратился в ускользающую карусель, а он был в центре этой карусели. И почему людям нравится, когда мир вращается вокруг них?

Вопреки ожиданиям, никого не расстреляли. В мире трудно найти справедливость, но временами, когда уже не ждешь, она является. В расположении механизированного полка, куда их доставили, штрафников накормили, напоили, выдали теплые одеяла и даже выслушали, прежде чем отправить в сырой подвал. На следующий день их терзали оперативники СМЕРШ, потом отправили в полном составе на сборно-пересыльный пункт в тыловом городке Охочег, где снова оперативники СМЕРШ, но уже другие, продолжили пристрастные беседы. Штрафники стояли на своем, как влитые. Обороняли мост до последнего. Отошли в организованном порядке, когда закончились боеприпасы, не с моста же было прыгать? А как отошли – наши сами же мост и расхерачили к той-то бабушке. По чьей вине советские части не смогли прорваться на западный берег – уж не штрафники ли в том виновны, выполнившие до конца своей долг? Нашелся штабной майор, отвозивший штрафников к мосту: вопреки уверениям лжекапитана Муромцева, его не убили, а даже повысили – дали подполковника за взятие Ковыча, к чему штаб его полка имел определенное касательство. Стараниями новоявленного подполковника, у которого было благостное настроение, вопрос решился без расстрелов и прочих интернирований с репрессиями. Никого не наградили (не до наград, война идет), наказание за храбрость не сняли (Колыванцев ходатайствовал, но ему покрутили пальцем у виска), разрешили продолжать почетную службу в штрафном подразделении.

Рота формировалась практически с нуля, в тыловом населенном пункте с труднопроизносимым названием Кшелег. Фронт гремел в предгорьях Восточных Карпат – в часе езды; советские части топтались на месте, брали незначительные населенные пункты, затем отдавали, снова брали… За считаные дни были укомплектованы взводы, сформированы отделения, прибыл на довольствие постоянный состав взамен выбывших. Уцелевших в сражении у переправы сконцентрировали в третьем взводе, руководить которым поставили лейтенанта Матвейчука, тридцатилетнего крепыша, неглупого, не любителя сорить словами и имеющего солидный боевой опыт. Работал не покладая рук новый оперуполномоченный Гапштаев – по слухам, сосланный в штрафную часть на неистребимую привычку прикладываться к бутылочке. По ночам он пропадал, но днем являлся как штык – обрюзгший, одутловатый, весь какой-то неряшливый, отталкивающий. Но со своей работой – подозревать всех – новый уполномоченный справлялся «на отлично», на глаза ему без крайней нужды старались не попадаться. Личному составу был представлен новый комроты – капитан Негодин, задумчивый, себе на уме, вроде бы переведенный на фронт с относительно спокойного Дальнего Востока. Молчаливость командира компенсировал замполит Лившиц – неугомонный, дерганый, полностью седой, с полнейшим отсутствием чувства юмора, неугасимой верой в торжество ленинских идеалов и любитель пафосных словечек. «Еврей в штрафном подразделении? – втихомолку пожимали плечами солдаты. – Да, встречаются и среди них упертые, но чтобы уготовить себе такую долю?» Не мог забить теплое местечко в кадровой части? Или клюнул на обещанные государством блага? Ведь служба в штрафной части компенсируется рядом льгот. Пенсия стремительно приближается – в месяц за шесть. Повышенное денежное довольствие – аж на полторы сотни больше, чем у такого же замполита в регулярной части. Усиленное снабжение по продовольственному аттестату… Вроде не любитель был капитан Лившиц поесть от пуза, хотя кто его знает, чем он там занимался ночью на своей половине «комендантской избы».