Штрафбат. Приказано уничтожить - [51]

Срывая остатки голоса, кричал Колыванцев – приказывал отступать в чащу. Этот бой – глупый, не имеющий смысла – штрафникам был совершенно ни в жилу, и лейтенант это, слава богу, понимал. Люди отползали, пока еще был шанс не угодить под перекрестный огонь, ныряли за деревья, пятились.

– Держимся группой! – кричал Колыванцев. – Не отставать, все за мной!

Самое страшное, что немцы бросились преследовать горстку людей. Они ломились в чащу, поливая ее огнем, сбивая ветки, взрывая кустарник. Штрафники бежали кучкой – фора еще была – перескакивали мелкие канавы, продирались через колкие заросли. Каждый пуще смерти боялся отстать от товарищей, работал инстинкт. Споткнулся Терещенко – почтенный возраст не позволял скакать козленком. Зорин успел подхватить под локоть, Терещенко поблагодарил взглядом, засеменил, тяжело дыша. Алексей приотстал. Нога провалилась в яму, замаскированную горкой жухлой листвы, хрустнула лодыжка. Он аж присел от неожиданности. Стараясь не делать резких движений, медленно вытянул ногу из ловушки – похоже, отделается легким растяжением. Перевел дыхание, бросился дальше, и… если уж не везет, так не везет!

Проглядел, как ровная местность перетекает в низину, и покатился колесом. Встреча с корягой могла бы быть и помягче. Пока сориентировался, куда бежать, пробежали драгоценные секунды. Немцы уже перекликались за ближними деревьями – оказывается, он чуть не побежал им в объятия! Метнулся в другую сторону, присел за стволом. Дело было плохо: по курсу только редколесье, щуплая травка, проплешины. До кустов – метров сорок, и остальные штрафники эту прогалинку уже перемахнули.

– Леха, ты где, отзовись! – вопил за деревьями Мишка Вершинин.

– Бегите, прикрою, догоню! – гаркнул он, дрожа от страха. В западню попал? Не может быть! Разведчик всегда придумает, как избежать опасности!

Немцы бежали, грузно топая, уже рядом. Впереди несся некто упитанный, потеющий, мундир еле сходится на пузе, рукава засучены, «шмайсер» в пудовых лапах кажется игрушкой. За ним среди деревьев мелькали другие. Хорошо, что собак не привлекли к облаве, имелась у немцев такая мода; овчарок обмануть трудно, они не люди, на пустышку не ведутся. Он прирос к стволу, задержал дыхание. Немец бежал грузно, проваливаясь подошвами в рыхлую землю. Дышал, словно марафон уже за спиной, но не сдавался. Жирная физиономия лоснилась от пота. Зорин выпрыгнул из-за ствола, трофейный МР-40 выплюнул короткую очередь, прошил «птичий» символ Третьего рейха на правой стороне груди. Немец, ахнув по-бабьи, рухнул на колени, покачался и завалился мордой в землю. А Алексей продолжал поливать из автомата. Откатился на пару шагов, сел на колено – и снова веером… Немцы, что бежали за покойником, дружно залегли, и он не стал ждать, пока те отыщут мишень – помчался, пригнув голову, через простреливаемое редколесье.

И взял все же дистанцию! Влетел в кусты, пополз дальше по-пластунски. Пули крошили ветки над головой, на голову сыпалась срезанная очередями листва. Он перемахнул через канаву, задыхаясь; соленый пот разъедал глаза. Переоценил он свою выносливость и физическую силу – чертики прыгали в глазах, сердце работало с тревожными перебоями. Доволокся кое-как до ближайших деревьев, обнял шершавый ствол. Сообразил, что не похож на древесную чагу, побежал дальше, недоумевая, почему деревья взяли моду перебегать ему дорогу, а то и бить по лбу? Ноги заплетались, дурь не желала покидать голову…

Какое-то время он еще бежал. Участки редколесья сменялись диковатыми зарослями крупнолистного кустарника, отдаленно смахивающего на боярышник. Как-то невнятно билась мысль: где же все? Где свои, где чужие? Почему за спиной не стреляют, а впереди не матерятся? Но в конце концов сознание сложилось, захлопнулось, словно неинтересная книжка. Подкосились ноги, и он поехал с крутой горки. Перевернулся, пока ехал, покатился поленом, потеряв автомат, а в завершение ушиб голову и отбил внутренности. Если бы глыба оказалась каменной, это был бы его последний опыт в жизни. А так – просто лишился сознания. Собрался было встать, но передумал, провалился в обморок – густой, как молочный кисель, которым его в детстве, по великим праздникам, кормила мама…

Часов на руке не было – у отбывающих наказание с личными вещами как-то не складывалось. Поэтому когда он очнулся и решил определить время, то столкнулся с некоторыми сложностями. Казалось, что всю жизнь проспал, и недавние события с трудом восстанавливались в памяти – так давно, по ощущению, они были. Положение солнца, однако, говорило, что прошло не более полутора часов. Сумерки еще не намечались, но день уже поблек, яркость красок терялась. Зорин лежал на дне оврага, в окружении камней и чахлых кустиков. Журчал ручей – звонкий, метра полтора в поперечнике, пронзительно прозрачный, чистый, просто подарок… Он подтянулся на руках, дополз до воды, погрузился в нее, стал жадно пить и глотал живительную влагу, пока живот не вспучило. Отполз от ручья, откинул голову, чтобы передохнуть. Пичужки красиво выводили трели, но он едва их слышал – в голове трещало, как в печке. Резкость в глазах понемногу возвращалась, он осмотрелся. Автомат потерял… но это ничего, автомат где-то рядом, он найдет его, вот только отдохнет еще немного…