Штормовая волна - [30]

Он взял саквояж и поклонился.

— Моя лошадь уже ждет, не буду ее томить.

Он вышел. Доктор Бенна удалился пять минут спустя. Мистер Уитворт так никогда и не произнес проповедь о необходимости и блестящих способностях докторов.

IV

Примерно в это же время, находясь вне поля зрения жителей Корнуолла, но тем не менее влияя на их судьбы куда больше, чем Росс Полдарк, лорд Данстанвилль и им подобные, в Средиземноморье развернули бурную деятельность два человека. Один из них, французский генерал, только что высадил войска в Александрии и взял город, обратив в бегство мамелюков, и теперь стал хозяином Каира. Коротышка в плохо сидящем и неопрятном мундире, с жидкими косматыми волосами, падающими на лоб, как будто он только что проснулся, с крупным носом с горбинкой, плотно сжатыми губами и заметным корсиканским акцентом, человек, которого обожала армия, готовая последовать за ним хоть на край света.

Второй был английским адмиралом, тщедушным и болезненным на вид, с прямыми соломенными волосами с проседью, в ярости или возбуждении он часто взмахивал обрубком руки. После многочисленных бед и блужданий он наконец во второй раз вернулся к Александрии и увидел в устье Нила, на рейде у острова Абукир, мачты французского флота. Его обожал флот, готовый последовать за ним хоть на край света.

Эти двое, точнее силы под их командованием, были готовы схватиться в сражении, от исхода которого зависела судьба почти всей Европы, Северной Африки и Азии.

Глава восьмая

I

Не многие в Великобритании проповедовали самоконтроль как добродетель чаще преподобного Осборна Уитворта, но собственную способность к самокритике он сдерживал самым жесточайшим образом. Карл II сказал однажды: «Мои слова – это мои слова, а мои дела – это дела моих министров». Оззи согласился бы с этим утверждением, предварительно убедившись, что возглавляет покладистый кабинет министров.

Но даже ему понадобилось определенное время, чтобы найти оправдания для возобновления встреч с Ровеллой Солвей. Ведь она так похотлива, и так подло обманула его, ввела в заблуждение, выманила деньги и разрушила отношения с супругой, до тех пор совершенно гармоничные.

Она демонстрировала перед ним свои мерзкие женские прелести, когда он так страдал, добровольно лишив себя плотских удовольствий, поскольку жене нездоровилось после рождения сына. Ровелла заманила его в свою комнату, сбросила корсаж, похотливо выставив напоказ свою колдовскую наготу, а после, когда Оззи, охваченный непреодолимой страстью, попал в её сети, шантажировала его, угрожая разоблачить перед сестрой, принудила продолжить эту связь. А позже, гораздо позже, самым подлым образом притворилась, что беременна от него, заставив — да, заставив его, своего викария и зятя — заплатить огромные деньги, чтобы она могла выйти замуж за никчёмного подонка-библиотекаря, с которым, без сомнения — Оззи не удивился бы, узнав об этом, — всё это время состояла в любовной связи.

Во время брачной церемонии, как и позже, Оззи, будь он католиком, предал бы её анафеме, а как образцовый протестант — весьма охотно отправил бы в самые глубины ада. И хотя он не привык к физической работе, был бы рад принять энергичное участие в поддержании огня в адской топке.

С тех пор прошло уже достаточно времени, однако отстранённость Морвенны, необходимость искать утешения в ином месте (что непросто сделать в маленьком городке, не вызывая лишних разговоров), нерегулярность, с которой Оззи мог безопасно найти утешение, и частая неудовлетворённость после того, как это удавалось — всё против его желания возвращало помыслы к той шлюхе, что заманила и приворожила его.

Сначала он изобретал ужасные кары, которые должны на неё обрушиться — она подхватит все мыслимые кожные болезни, зубы у неё выпадут, а нос отвалится. Или пусть её искусает бешеная собака, и она будет бегать по улицам с пеной у рта, пока не помрёт в судорогах в грязной канаве. Он представлял, как в ушах у неё появятся нарывы или половину тела парализует удар молнии... Но потом, на его беду, мысли Оззи обратились к наказаниям, которые он мог причинить ей собственноручно — связать и бить розгами, подвесить за руки и втыкать в неё иголки... К огромному сожалению, оказалось, что это вредные помыслы — они привели Оззи к другим фантазиям, в которых он принимал более активное участие.

А потом он однажды случайно встретился с ней и вместо того, чтобы, как обычно, опустить глаза, залиться румянцем и под шелест юбок поскорее скрыться из вида, шаркая туфельками без каблуков, Ровелла на мгновение взглянула ему в лицо и чуть улыбнулась. И потом, когда они изредка виделись, легко улыбалась ему, почти снисходительно — подумать только! — а пару раз эта улыбка казалась почти призывной. Поэтому в письме, составленном из-за сомнений и осторожности лишь через месяц после возвращения из Трегрейна, он попросил разрешения забрать свои книги.

Она вела себя более чем пристойно — подготовила книги, сложив и упаковав их на подоконнике, заботливо справилась о здоровье Морвенны и ребёнка. Рассказала ему о собственной жизни, о желании заняться новым переводом записок Сенеки, о стараниях мистера Солвея расширить и усовершенствовать городскую библиотеку, а также и о нехватке необходимых для этого средств.