Шторм - [14]

Шторм двинулась дальше в глубину сарая, и невольный приглушенный крик вырвался из ее груди, когда она увидела хищную молодую рысь в проволочной клетке, выгнувшую спину дугой и шипящую на нее. Но заметив шину, наложенную на левую заднюю лапу животного, Шторм не смогла удержаться от сочувственных слов.

– Ах ты бедняжка, – тихо произнесла она.

Увидев все это и услышав крики проголодавшихся птиц у кормушки, Шторм ясно поняла, почему Бекки выбрала для жилья именно это место на природе, а не поселилась где-нибудь в городе. Где еще она могла завести себе подобное хозяйство?

Шторм пошла туда, откуда слышался отчаянный птичий писк, и зашла за высокий стог сена. Здесь она замерла, глядя на темноволосую молодую женщину, сидящую за легким, сбитым из планок столиком и терпеливо кормящую нескольких птенцов жаворонка. Волна прежней любви и нежности к подруге детства поднялась в душе Шторм, грозя задушить ее, горло ее перехватило от волнения, на глаза набежали слезы. Она выступила вперед, ласково говоря:

– Я вижу, что ты по-прежнему любишь животных, Бекки.

Черноволосая головка моментально повернулась в ее сторону, а затем с тихим радостным восклицанием Бекки сорвалась со своего табурета и бросилась к Шторм. Они крепко обнялись, причем голова Бекки не доставала до подбородка Шторм, поэтому та невольно подумала, что с тех пор как она видела свою подругу, та ненамного подросла.

Наконец они выпустили друг друга из объятий, и Бекки громко воскликнула:

– Как здорово, что мы снова встретились!

И они снова упали в объятия друг друга, причем Шторм, как эхо, повторила слова своей подруги. Когда они наконец были в состоянии начать связную беседу, Бекки спросила:

– Ты совсем вернулась домой или приехала погостить?

– Я вернулась домой насовсем, – ответила Шторм и улыбнулась сквозь слезы, застилавшие ее глаза. Она подумала про себя, что Мария ошиблась, утверждая, что Бекки сильно переменилась. Бекки выглядела и вела себя точно так же, как в те счастливые дни, которые девочки провели вместе. Карие глаза были все такими же ясными и сияющими, как будто Бекки находилась в вечном ожидании завтрашнего дня, предчувствуя что-то радостное. Если ее профессия и была обременительна для нее, то это никак не отражалось на внешности Бекки.

– Вернулась домой насовсем! Как чудесно звучат эти слова! – голос Бекки слегка дрожал, но затем она справилась с собой и прибавила уже твердым тоном: – Держу пари, что Кейн на седьмом небе от радости. Когда я пару недель назад случайно столкнулась с ним в городе, он мрачно сказал мне, что ты так любишь свою работу в школе, что, вероятно, больше никогда не вернешься на ранчо.

Она вопросительно вскинула бровь, глядя на Шторм.

– Так тебе все же надоело учительствовать или причина твоего возвращения кроется В чем-то другом?

«Это не то, о чем ты подумала, Бекки», – хотела сказать Шторм, но сдержалась.

– Я все еще люблю школу и преподавательскую работу, – сказала она. – Просто мне нужно немного отдохнуть и поправить нервы.

Бекки опять начала было что-то говорить, но вдруг передумала, вспомнив о своем занятии, и снова повернулась к верещавшим голодным птенцам.

– Позволь я закончу кормить этих малышей, а потом мы пойдем в дом, выпьем кофе и поговорим о грозе, разразившейся в Вайоминге.

Шторм увидела, как Бекки взяла маленькую веточку величиной с мизинец и окунула ее в мисочку, стоявшую у ее локтя. Когда она вынула веточку, на ее кончике повисла капля воды с частичкой размоченного в воде хлеба. Бекки поднесла веточку к широко раскрытым клювам птенцов, жадно ловящим пищу, и объяснила:

– Я нашла этих двух малышей на лугу позади сарая; видно, с матерью что-то случилось, они остались совсем одни и наверняка погибли бы.

Она снова опустила веточку в миску и протянула ее второму птенцу, широко раскрывшему свой клюв.

– Они не дают мне ни минуты покоя. Такое впечатление, что они постоянно хотят есть, – добавила она.

Шторм взглянула на голодных птенцов и поморщилась. «О Боже, они такие безобразные, – подумала она, – тощие, без перьев, глаза закрыты, и эта отвратительная желтая полоса вокруг… губ, или как это называется у птиц?»

И когда Бекки спросила:

– Ну не красавцы ли они? – Шторм сумела только слабо кивнуть головой в ответ на это, с ее точки зрения, нелепое определение.

– А откуда у тебя собака со всем своим семейством? – поспешила Шторм сменить тему разговора, опасаясь, что Бекки предложит ей покормить одного из этих уродцев.

– Ты спрашиваешь о трех бедных созданиях? – спросила Бекки и накинула салфетку на самодельное гнездышко с птенцами, чей голод был на короткое время утолен. – Я нашла их у дороги пару недель назад. Какой-то бессердечный негодяй выбросил их на улицу умирать с голоду, – в глазах Бекки вспыхнул гнев. – Если бы я знала, кто это сделал, мне кажется, я была бы способна убить его собственными руками.

Шторм, которая была в этом вопросе полностью солидарна с ней, спросила:

– А как к тебе попали рысь и олениха?

– Мне их принес молодой Тимми Хейес. Его семье принадлежит маленькая ферма в нескольких милях отсюда, и мальчик постоянно находит то подбитую птичку, то какое-нибудь раненое животное. И приносит их мне, – Бекки внезапно засмеялась, – я сама сказала ему, что он может приносить мне какую угодно живность, кроме змей. Я не выношу скользких извивающихся тварей.